Чжуанцзы

– В Лу много конфуцианцев, но мало ваших последователей, Преждерожденный.

– В Лу мало конфуцианцев, – возразил Чжуанцзы.

– Как можно говорить, что их мало? По всему царству ходят люди в конфуцианских одеждах, – возразил Айгун.

– Я, Чжоу, слышал, будто конфуцианцы носят круглую шапку в знак того, что познали время небес; ходят в квадратной обуви в знак того, что познали форму земли[161]; подвешивают к поясу на разноцветном шнуре нефритовое наперстье для стрельбы в знак того, что решают дела немедленно. Благородные мужи, обладающие этим учением, вряд ли носят такую одежду; а те, кто носит, вряд ли знают это учение. Вы, государь, конечно, думаете иначе. Но почему бы вам не объявить по всему царству: «Те, что носят такую одежду, не зная этого учения, будут приговорены к смерти!»

И тут Айгун велел оглашать этот указ пять дней, и в Лу не посмели больше носить конфуцианскую одежду. Лишь один муж в конфуцианской одежде остановился перед царскими воротами. Царь сразу же его призвал, задал вопрос о государственных делах, и тот, отвечая, оказался неистощимым в тысяче вариантов и тьме оттенков.

– Во всем царстве Лу один конфуцианец, – сказал Чжуанцзы. – Вот это можно назвать много!

Не давая места думам ни о ранге, ни о жалованье, Раб из Сотни Ли[162] кормил буйволов, и буйволы жирели. Поэтому, забыв о том, что он – презренный раб, циньский царь Мугун вручил ему управление царством.

Ограждающий из рода Владеющих Тигром не давал места думам ни о жизни, ни о смерти, поэтому оказался способным растрогать людей.

Сунский царь Юань задумал отдать приказ нарисовать карту. Принять приказ явилась толпа писцов. Одни стояли, сложив в приветствии руки, другие, чуть ли не половина, оставшись за дверями, лизали кисти, растирали тушь. Один же писец с праздным видом, не спеша подошел последним. Принял приказ, сложил в приветствии руки и, не останавливаясь, прошел в боковую комнату.

Царь послал за ним человека последить, и оказалось, что тот писец снял одежду и полуголый уселся, поджав под себя ноги.

– Вот это – настоящий художник! Ему и можно поручить карту! – воскликнул царь.

В местности Скрывающихся царь Прекрасный увидел мужа, удившего рыбу: рыбачил без крючка, удилища не держал. Другие рыбаки сказали: «Всегда так удит». Царь Прекрасный пожелал его возвысить и вручить ему бразды правления, но, боясь неудовольствия старших советников, отцов и братьев, решил покончить с этой мыслью и от нее отказаться. И все же в опасении, что народ лишится защиты Неба, на другое утро, собрав великих мужей, сказал:

– Ночью я, единственный, увидел доброго человека с черным лицом и бородой, верхом на пегом коне с одним пурпурным копытом. Он провозгласил: «Вручите управление мужу из Скрывающихся. Народ, возможно, получит облегчение!»

– То был царь, ваш предок! – взволнованно воскликнули все великие мужи.

– В таком случае погадаем об этом на панцире черепахи? – предложил царь Прекрасный.

– Зачем гадать! Приказ царя, вашего предка, не кого-либо другого! – сказали все великие мужи, а затем отправились навстречу мужу из Скрывающихся и вручили ему бразды правления.

Этот муж не менял уставов и обычаев, не оглашал пристрастных указов, но, когда царь Прекрасный через три года понаблюдал, оказалось, что удальцы порвали со своими кликами и распустили свои шайки; что старшие должностные лица перестали блюсти лишь собственную добродетель; что через все четыре границы не смели больше вторгаться соседи со своими мерками для зерна. Поскольку удальцы порвали со своими кликами и распустили свои шайки, они стали уважать общее; поскольку старшие должностные лица перестали блюсти лишь собственную добродетель, они занялись общими делами; поскольку через все четыре границы не смели больше вторгаться со своими мерками для зерна, то правители перестали замышлять измену.

Тут царь Прекрасный признал мужа из Скрывающихся царским наставником и, став лицом к северу, его спросил:

– Нельзя ли распространить управление на всю Поднебесную?

Муж из Скрывающихся помрачнел и промолчал, а затем с безразличием отказался. Утром он отдавал приказания, а ночью исчез. И никогда о нем больше ничего не слышали.

Янь Юань спросил Конфуция:

– Разве даже царь Прекрасный не был властен? К чему он приписал все сну?

– Не говори! Помолчи! – ответил ему Конфуций. – Царь Прекрасный обладал всем. Но зачем ему были укоры? Он просто сообразовался с моментом.

Ле, Защита Разбойников, стрелял на глазах у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрелу, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался неподвижным, подобным статуе.

– Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, – сказал Темнеющее Око. – А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору и стал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней?