Даниэль Деронда

Эти слова прозвучали как тихий стон. В этот миг Лидию пронзила мысль, что, возможно, Грандкорт не найдет счастья с другой и, пережив горе и одиночество, вернется к ней, чтобы вкусить хоть сладость воспоминания о том времени, когда был молод, жизнерадостен и полон надежд. Но нет! Ему страдание не грозит; страдать предстоит ей одной.

На этом неприятный разговор был исчерпан. Грандкорту пришлось остаться до вечера: он с удовольствием сократил бы визит, но раньше не нашлось подходящего поезда. К тому же предстояло обсудить еще один вопрос, но новый разговор, подобно второй хирургической операции, требовал перерыва, чтобы дать пациенту отдохнуть.

Таким образом, ему пришлось провести в Гэдсмере несколько часов. Он отобедал вместе с детьми и миссис Глэшер, но оба чувствовали себя напряженно. Присутствие детей немного облегчило удушающую ярость Лидии: она испытывала хищную гордость за их красоту, надеясь, что воспоминания заставят Грандкорта пожалеть о безразличии как к прелестным крошкам, так и к их матери. Грандкорт, в свою очередь, вел себя с непринужденностью человека, чье благородство манер давно покрылось плесенью привычной скуки: подержал на коленях маленькую Антонию и умиротворил Хенли, пообещав прислать прекрасное седло и уздечку. Только две старшие девочки чуждались его, хотя помнили постоянное присутствие Грандкорта в прежние годы. При слугах они с Лидией обменивались короткими репликами, и Грандкорт не переставал корить себя за то, что отдал бриллианты любовнице, а теперь должен был унизиться до просьбы.

Наконец они снова остались вдвоем, лицом к лицу, в мерцании свечей. Грандкорт взглянул на часы и медленно, с подчеркнутым равнодушием проговорил:

– Должен кое о чем спросить, Лидия. Мои бриллианты у тебя?

– Да, у меня, – быстро ответила миссис Глэшер, замерев.

Она ждала этого разговора и заранее приняла решение: по возможности не раздражая Грандкорта и не увеличивая гневными словами возникшую между ними пропасть, исполнить задуманный план.

– Полагаю, они находятся в доме?

– Нет.

– Насколько я помню, ты говорила, что держишь их при себе.

– Когда говорила, так и было. А сейчас драгоценности лежат в банке, в Дадли.

– Будь добра, забери их как можно скорее. Я пришлю за ними.

– Бриллианты будут переданы той, кому предназначены. Я сама все устрою.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказала. Я обещала, что отдам их твоей жене, и сдержу слово. Но пока она еще не твоя жена.

– Что за нелепость! – с презрением пробормотал Грандкорт, возмущенный тем, что благодаря его снисходительности Лидия имела над ним власть, несмотря на свою абсолютную от него зависимость.

Она молчала, и Грандкорт, тоже встав, добавил:

– Бриллианты должны быть возвращены мне до свадьбы.

– На какое число назначено венчание?

– На десятое. Времени остается совсем мало.

– А куда вы поедете после свадьбы?

Грандкорт не ответил, но помрачнел еще больше. Наконец, после долгого молчания, он распорядился:

– Ты должна выбрать конкретный день до десятого числа, когда заберешь драгоценности из банка и встретишься со мной или с тем, кого я пришлю.

– Нет, я не стану этого делать. Бриллианты будут переданы ей в целости и сохранности. Я сдержу слово.

– Означают ли это, что ты не намерена поступить так, как я велю? – едва слышно уточнил Грандкорт.

– Да, не намерена, – вырвался отчаянный ответ. Несчастная тут же осознала, что эти слова могли уничтожить все, что было завоевано ее долгим терпением, однако они уже прозвучали.

Грандкорт оказался в невыносимом положении. Он не мог прибегнуть к насилию, но даже если бы и мог, оно все равно не вернуло бы фамильных драгоценностей. Единственная угроза, способная на нее подействовать, приводила его в ужас. Для Грандкорта не существовало ничего более ненавистного, чем вынужденное насилие, даже на словах: он желал, чтобы все подчинялись его воле без всяких усилий с его стороны.

Пристально взглянув на миссис Глэшер, Грандкорт заключил:

– Право, женщины такие идиотки!

– Почему ты не хочешь сказать, куда вы поедете после свадьбы? Никто не запретит мне при желании явиться на венчание и там все узнать. – Лидия не остановилась перед единственной оставшейся в ее распоряжении, хотя и самоубийственной, угрозой.

– Конечно, если желаешь, можешь предстать в роли сумасшедшей, – ответил Грандкорт вполголоса, но с очевидным презрением. – Бессмысленно ждать, что ты задумаешься о последствиях или о том, чем мне обязана.

Им овладели совершенно новые чувства к этой женщине: отвращение и злость. Не оставалось сомнений, что она таила в себе огромную разрушительную силу, а он сам легкомысленно открыл перед ней новые возможности. Гордость Грандкорта страдала, и несколько минут он молчал, обдумывая ситуацию. Наконец он решился прибегнуть к одному многократно испытанному приему, способному повлиять на ее прямую, цельную натуру. Как справедливо заметил сэр Хьюго, при необходимости Грандкорт умел отлично разыгрывать свои карты.