– А у меня есть дела поважнее книжной учености, – снова заговорил мистер Коэн. – Я предпочитаю расширять полезные знания. В частности, хорошо разбираюсь в камнях, – он показал на кольцо Деронды, – и могу сам оценить ваш бриллиант. Однако, – он понизил голос, – сколько вы за него хотите?
– Пятьдесят-шестьдесят фунтов, – ответил Деронда небрежно.
Коэн немного помолчал, засунув руки в карманы, и заключил:
– Нет, не могу. Я всегда рад помочь, но столько заплатить не в состоянии. Сорок фунтов, не больше.
– Хорошо. Я выкуплю его через месяц.
– Договорились. Я выпишу вам квитанцию, – произнес Коэн и поднял руку, показывая, что разговор следует отложить.
Он, Мордекай и Джейкоб снова надели шляпы, и Коэн произнес благодарственную молитву, которой вторили другие. Наконец Мордекай заговорил один – торжественно-распевным тоном, подняв голову и сложив ладони у груди. Не только тон и манера речи, но и отсутствие всякой самоуверенности составляли разительный контраст между ним и Коэном. Присутствие этого изнуренного бедного человека среди вульгарных процветающих торговцев показалось Деронде удивительным и возбудило не только благоговейное почтение, но и смущение из-за того, что не удалось оправдать его ожиданий.
Закончив молитву, Мордекай встал и, слегка кивнув гостю, удалился в свою комнату.
– Какой необычный человек, – заметил Деронда, обращаясь к Коэну.
Тот пожал плечами и постучал пальцем по лбу, намекая на то, что Мордекай, по его понятиям, не в здравом уме.
– Он член вашей семьи? – продолжил выяснение Деронда.
Вопрос показался нелепым как дамам, так и хозяину дома: все трое обменялись насмешливыми взглядами.
– Нет-нет, – ответил Коэн. – Я держу его из милости. Раньше он у меня работал, а потоми стал слабеть на глазах, и я его приютил. Конечно, Мордекай доставляет немало хлопот, но в то же время приносит благословение и учит сына. А еще чинит часы и ювелирные украшения.
Деронда с трудом сдержал улыбку: настолько забавной показалась ему смесь истинной доброты и стремления оправдать ее расчетом, – однако намерение продолжить разговор о Мордекае, чья личность предстала еще более загадочной и удивительной в свете новых подробностей, потерпело крах. Мистер Коэн немедленно перевел разговор на ссуду, которую также считал актом благотворительности, он выписал квитанцию и отсчитал сорок фунтов в обмен на кольцо с бриллиантом. Чувствуя, что оставаться долее было бы неделикатно, Деронда ушел, так и не получив никакого результата, кроме того, что теперь у него был повод вернуться к Коэнам после Рождества. Он твердо решил, что тогда поближе познакомится с Мордекаем и попытается выяснить у него кое-какие подробности о семействе Коэн – например, почему запрещено спрашивать старшую миссис Коэн, есть ли у нее дочь.
Часть пятая. Мордекай
Глава I
Двадцать девятого декабря Грандкорты приехали в Аббатство, но Деронда не видел их до обеда. Выпал чудесный снег, и дети получили редкую возможность поиграть в снежки и построить крепость. Во время рождественских каникул девочки Мэллинджер решительно отказывались играть без кузена, как они неизменно называли Деронду. Вернувшись из парка, он играл в бильярд, так что думать о встрече с Гвендолин за обеденным столом было некогда. И все-таки встреча эта представляла несомненный интерес. Слегка устав от развлечений и повинуясь гонгу, оповестившему оби-тателей дома, что до обеда остается полчаса, Деронда поднялся к себе и первым делом задумался о том, как повлиял на нее брак с Грандкортом и изменились ли ее манеры со времени их встречи в Диплоу.
«Полагаю, есть натуры, в которых можно замечать ежедневные колебания, если постоянно за ними наблюдать, – рассуждал он. – Очевидно, некоторые из нас шагают быстрее остальных: не сомневаюсь, что Гвендолин отличается особой впечатлительностью и хранит в душе все, что когда-либо произвело на нее заметное впечатление. История с ожерельем и мысль, что кто-то может осуждать ее за склонность к игре, очевидно, оставили глубокий след в ее сознании. Однако подобная впечатлительность действует двояко: она способна как довести человека до отчаяния, так и вызвать приятные чувства. Как бы ни восхищал Грандкорт причудливым характером – боже милостивый! – кто поверит, что в повседневном общении ему удастся проявить нежную привязанность? Да его надо кнутом хлестать, чтобы добиться выражения страсти в лице и речи. Боюсь, она вышла за него замуж из честолюбия – чтобы избежать бедности. Но что же заставило ее поспешно сбежать в первый раз? Впрочем, бедность все равно догнала. Бедняжка! Должно быть, обстоятельства вынудили ее принять предложение. Разве возможно испытывать нечто иное, кроме жалости, к юному созданию, полному жизни и сил, которое вынуждено доверить все свои слепые надежды такой развалине?»