Даниэль Деронда

– Пэш, ты говоришь так потому, что утратил сердце иудея, – возразил Мордекай. – Я восхваляю не предрассудки, а живительные родники спасительной веры. Что есть рост, наполнение, развитие? Ты начал с этого вопроса, а я прилагаю его к истории нашего народа. Я утверждаю, что, пока наши люди не вернут себе единую национальность, их жизнь, вдохновлявшая весь мир, не достигнет своего высшего проявления. Что мне до того, что десять колен Израилевых бесследно исчезли или что многочисленные дети Иуды смешались с населением других стран? Посмотри на наших сынов! Да, их одежды разорваны, они повержены, осквернены и затоптаны, но на их груди сияет драгоценный знак. Пусть богачи, короли коммерции, постигшие все науки и искусства, ораторы, политические деятели, в чьих жилах течет еврейская кровь, а ум полон гибкости еврейского гения, – пусть все они скажут: «Мы поднимаем знамя, мы объединяемся в труде тяжелом, но благородном, как труд Моисея и Эзры». У них достаточно богатства, чтобы выкупить свою землю у развращенных, обнищавших захватчиков. Они обладают умением политика, чтобы интриговать; красноречием оратора, чтобы убеждать. Разве нет среди нас пророка или поэта, способного заставить уши христианской Европы пылать от стыда перед ужасным позором междоусобной борьбы, на которую Турция смотрит как на смертельную драку зверей, для которой предоставила арену? В нас достаточно мудрости, чтобы создать новое государство – благородное, простое, справедливое, как в прежние дни. Тогда наш народ обретет естественный центр – сердце и разум, чтобы наблюдать, направлять и действовать. Оскорбленный еврей получит право на защиту в суде наций точно так же, как оскорбленный американец или англичанин. А весь мир выиграет ничуть не меньше, чем выиграет Израиль: ведь в сердце Востока появится государство, несущее в своей груди культуру и понимание всех великих стран. Появится призванная остановить вражду земля, нейтральная территория на Востоке – такая же, какой для западного мира является Бельгия. Конечно, возникнут немалые трудности. Знаю, что они неизбежны. Но если в нашем народе вспыхнет огонь возвышенного подвига, работа пойдет.

– Да, Мордекай, можно с уверенностью утверждать, что, как только твою доктрину примут великие игроки биржи и высоколобые профессора, все трудности исчезнут как дым, – иронично заключил Пэш.

Деронда, наделенный природным сочувствием к тем, в чью сторону нацелены стрелы презрения, не смог не ответить на выпад Пэша и заявил:

– Если мы обратимся к истории, то с изумлением увидим, что многие великие перевороты поначалу казались безнадежными. Возьмем в качестве примера то, о чем все мы слышали: успешное объединение Италии, которое наверняка скоро завершится полной победой. Вспомните рассказ Джузеппе Мадзини[69]

о юношеском стремлении к восстановлению величия родной страны и обретению новой свободы. Сколько усилий он приложил, чтобы возбудить высокое чувство в других молодых людях и вдохновить их на подвиги. Почти все, что существовало вокруг, противилось замыслу. Соотечественники проявляли невежество или безразличие; правительства действовали враждебно; Европа не верила в успех. Конечно, те, кто презрительно наблюдал со стороны, часто выглядели мудрыми. И все-таки теперь мы видим, что пророчество оказалось на его стороне. До тех пор пока теплятся остатки национального самосознания, нельзя утверждать, что не наступит день его возрождения.

– Аминь, – произнес Мордекай, для которого слова Деронды стали лучшим лекарством. – Необходим фермент. Необходима искра. Мысль о наследии Израиля бьется в пульсе миллионов людей. Она живет в их жилах как непознанная сила, как утреннее возбуждение толпы. Она подобна врожденной части памяти, словно во сне бродящей среди надписей на стенах, которые созерцает, но не может распознать и обратить в речь. Пусть вспыхнет факел еврейского единения! Пусть разум Израиля раскроется в великом практическом деянии. Пусть начнется новое переселение, новое превращение Израиля в страну, чьи сыны по-прежнему будут встречаться в самых дальних уголках земли подобно сынам Англии и Германии. Пусть бизнес уводит их далеко от родины: все равно у них останется дом, очаг и суд по законам своей страны. Готов ли кто-нибудь сказать, что этого не может быть? Барух Спиноза[70] не обладал преданным еврейским сердцем, хотя разум его вскормлен грудью еврейской традиции. Он выставил напоказ наготу отца и провозгласил: «Те, кто его презирает, несут высшую мудрость». И все же Барух Спиноза признался, что не видит причин, почему сыны Израиля не могут снова стать избранным народом. Кто смеет утверждать, что наша история и наша литература мертвы? Разве они не так же живы, как история и литература Греции и Рима, вдохновившие революции, воспламенившие мысль Европы и заставившие трепетать неправедные силы? Это наследие восстало из могилы. А наше наследие никогда не переставало трепетать в миллионах человеческих душ.