Даниэль Деронда

Она встала, неспешно отодвинула стул и вышла из комнаты с видом пьяного, который хочет казаться трезвым. Запершись в спальне, она медленно опустилась в кресло и некоторое время сидела неподвижно. Даже прочитав письмо миссис Глэшер, она не испытала более жестоких чувств, чем сейчас. Внезапно Деронда перестал быть тем, кого она в нем видела, и превратился в призрака. Прежде чем Гвендолин успела задуматься, правда это или вымысел, призрак охватил ее, подобно боли, и лишил способности сопротивляться, напомнив, на каком шатком основании держится ее вера в Деронду, как мало она знает о его жизни, как наивно ее откровение. Его упреки и суровость показались такими же отвратительными, как вся поэзия и возвышенные теории, в чем бы они ни заключались, а красивое лицо предстало маской, самой неприятной из всех свойственных мужчинам.

Все эти чувства и мысли пронеслись со скоростью болезненного сна, а порыв к сопротивлению чрезвычайно напомнил пробуждение. Неожиданно из-за затянувших небо тяжелых мрачных туч выглянуло солнце и согрело ее, сидевшую в каменной неподвижности. Гвендолин слегка пошевелилась и огляделась: за пределами дурного сна существовал мир, а сон ничего не доказывал. Гвендолин встала и, как делала всякий раз, когда хотела освободиться от тяжелого чувства, принялась ходить по комнате, наслаждаясь потоком солнечного света.

– Это неправда! Какая разница, что думает о нем Грандкорт?

Эти слова она повторила несколько раз подряд, но вера к ней не вернулась: это был всего лишь отчаянный крик веры, задавленной нестерпимым удушьем. Разве могла Гвендолин и дальше жить в этом состоянии? Повинуясь одному из настойчивых порывов, она стала обдумывать действия, посредством которых могла убедиться в том, в чем хотела убедиться. Отправиться к леди Мэллинджер и расспросить о Майре? Написать Деронде, чтобы обвинить во лжи, пороке и разрушении мира? Ему Гвендолин не боялась излить горькое негодование своего сердца. Нет, лучше сразу поехать к Майре. Этот план показался более практичным и быстро превратился в единственно возможный. Повод был: пригласить Майру выступить на вечере четвертого числа. А что сказать еще? Как оправдать визит? Об этом Гвендолин не задумывалась – слишком спешила. Если то, что сводило ее с ума, действительно существует, надо немедленно положить этому конец, а что получится – неважно. Она позвонила и спросила, уехал ли уже мистер Грандкорт. Узнав, что уехал, заказала экипаж и начала одеваться, а потом спустилась в гостиную и принялась ходить взад-вперед, не узнавая себя в зеркалах и ничего не замечая в своей золоченой клетке. Скорее всего муж узнает, куда она ездила, и найдет способ наказать. Ну и пусть. В эту минуту она ничего не боялась и хотела лишь одного: удостовериться, что не ошиблась в своем доверии Деронде.

Через несколько минут Гвендолин с беспокойно бьющимся сердцем уже ехала в экипаже, но не замечала, что происходит вокруг – точно так же, как осужденный не замечает коридоров и лестниц по пути в зал суда, – до тех пор, пока не оказалась в гостиной и не осознала, что из соседней комнаты доносится голос Деронды. Внезапное волнение испугало Гвендолин, и она расстегнула перчатки, чтобы тут же снова застегнуть. Так продолжалось до той минуты, пока в гостиную не вошла Майра – совершенно спокойная, с приветливой улыбкой. Облик ее принес облегчение, и, молча подав ей руку, Гвендолин нашла в себе силы улыбнуться в ответ. Голос Деронды по-прежнему звучал в соседней комнате, вселяя смутное ощущение, что правда не так страшна, как кажется. Майра смотрела на нее в безмолвном ожидании. Гвендолин заговорила негромко и даже немного смущенно:

– Возможно, мой визит вызвал у вас недоумение. Наверное, мне следовало написать, но захотелось пригласить лично.

– Увидеть вас приятнее, чем получить письмо, – ответила Майра, удивляясь изменившимся манерам «герцогини Ван Дейка», как называл миссис Грандкорт Ганс.

Свежий цвет и спокойствие лица Майры представляли поразительный контраст с бледными, взволнованными чертами красавицы в изящной шляке, украшенной пером.

– Я думала, – продолжила Гвендолин, – по крайней мере, надеялась, что вы не откажетесь выступить в нашем доме четвертого числа, на таком же вечере, как у леди Брэкеншо. Я буду вам чрезвычайно признательна.

– Я всегда счастлива петь для вас. В десять? – ответила Майра, вновь удивившись, что Гвендолин пришла в еще большее смущение.

– В десять, пожалуйста, – подтвердила она и умолкла, почувствовав, что больше ей сказать нечего.

Но уйти Гвендолин не смогла. Встать и попрощаться оказалось невозможно. В ушах звучал голос Деронды.

– Мистер Деронда находится в соседней комнате? – спросила она наконец.

– Да, – ответила Майра прежним спокойным тоном. – Занимается ивритом с моим братом.

– У вас есть брат? – удивилась Гвендолин, совершенно забыв, что слышала историю Майры от леди Мэллинджер.

– Да, мой дорогой брат болен чахоткой, а мистер Деронда – его лучший друг, так же как и мой, – ответила Майра с жаром.