Даниэль Деронда

Гвендолин тем временем собиралась с духом, чтобы прочитать бумагу. Выхода не было. Этого требовали все ее чувства – гордость, стремление к сопротивлению, мечты о свободе, раскаяние, ужас перед наказанием свыше. Однако поначалу смысл слов не проникал в сознание. Когда же наконец она разобрала, то стало ясно следующее: если в результате ее брака на свет не появится сын, своим наследником Грандкорт назначает маленького Хенли. Это единственное, что интересовало Гвендолин. Следующий пункт, касающийся ее обеспечения после смерти Грандкорта – несколько тысяч и пожизненное владение поместьем Гэдсмер, – она прочитала вскользь: того, что узнала, было достаточно. Теперь она могла отпустить ожидавшего в соседней комнате человека с дерзкой решимостью, которая воскресла при мысли, что это распоряжение насчет наследства означало конец ее унижениям и рабской зависимости.

Спрятав листок между страницами первой попавшейся книги, Гвендолин приняла величественный вид и прошла в соседнюю комнату, где ее ждал Лаш. Увидев Гвендолин, он немедленно поднялся. Она же остановилась в нескольких шагах от него и после мгновенной паузы произнесла:

– Передайте мистеру Грандкорту, что его распоряжения в полной мере совпадают с моими желаниями, – после чего неторопливо вышла.

Лашу оставалось только восхититься ее грациозной спиной и непреклонной силой духа. Он и в самом деле не желал ей большего наказания и был рад, что теперь можно отправиться на ленч в клуб, где его ждал салат из омаров.

А чего ждала Гвендолин? Вернувшись домой, муж нашел ее в амазонке – готовой отправиться вместе с ним на верховую прогулку. Она не собиралась впадать в истерику или ложиться в постель, ссылаясь на болезнь, а решила действовать в духе полученного сообщения, не давая себе времени на мучительные раздумья. После ухода Лаша она вызвала горничную и с обычной тщательностью переоделась. Несомненно, муж своим завещанием собирался произвести на нее грандиозное впечатление. Что ж, вскоре она, возможно, докажет ему, что это впечатление было совершенно противоположным тому, которого он ожидал. Однако сейчас единственное, что можно было сделать, это проявить вызывающее удовольствие от того, что планировалось как оскорбление. Не осознанно, а скорее инстинктивно пришло понимание, что любая реакция, хотя бы отдаленно напоминающая ревность, стала бы непростительным самоунижением. У нее не было времени обдумать, что предпринять в будущем; наверняка она знала лишь то, что должна поразить мужа своей невозмутимостью, сделав вид, что не видит поводов для волнения. Она не только поехала вместе с ним на прогулку, но и отправилась на званый обед, не нарушив обычной манеры общения. И даже – что удивительно – отказалась взять платок, случайно надушенный горничной духами, которые не нравились Грандкорту. Гвендолин не желала стать объектом отвращения для ненавистного мужа: все отвращение должно было оставаться на ее стороне.