Даниэль Деронда

В едином порыве мужчины сомкнули ладони в долгом, горячем рукопожатии.

Часть седьмая. Мать и сын

Глава I

Вот то письмо, которое сэр Хьюго передал Деронде:

«Моему сыну, Даниэлю Деронде.

Наш с тобой добрый друг, сэр Хьюго Мэллинджер, уже сказал тебе, что я мечтаю о встрече. Здоровье мое слабеет, а потому я хочу успеть сказать тебе то, о чем так долго молчала. Пусть ничто не помешает тебе оказаться в Генуе, в отеле «Альберго дель Италия», к четырнадцатому числу этого месяца. Дождись меня там. Пока точно не знаю, когда я смогу приехать туда из Специи. Это зависит от ряда причин. Дождись меня, княгиню Хальм-Эберштейн. Привези с собой кольцо, которое подарил тебе сэр Хьюго. Я хочу снова его увидеть.

Твоя неизвестная тебе мать Леонора Хальм-Эберштейн».

Сдержанное, сухое письмо не подсказало Деронде, что его ждет. Однако он не мог поступить иначе, кроме как принять сдержанность сэра Хьюго, словно не желавшего предвосхитить откровения матери. Больше того: выяснив, что все догадки насчет отцовства оказались ошибочными, Деронда опасался строить новые предположения, а решил мужественно принять правду, какой бы сложной она ни оказалась.

В подобном настроении он не хотел никому объяснять причину своего отъезда, особенно Мордекаю, на которого открытие тайны подействовало бы столь же драматично, как на самого Даниэля, хотя и несколько иначе. Если бы Деронда заявил: «Я еду, чтобы узнать правду о своем рождении», – Мордекай воспылал бы надеждой, способной причинить ему опасное волнение. Чтобы исключить предположения, Деронда объяснил поездку желанием сэра Хьюго и постарался говорить как можно равнодушнее, сообщив лишь, что не знает, когда вернется. Возможно, совсем скоро.

– Я попрошу, чтобы со мной побыл маленький Джейкоб, – печально проговорил Мордекай, пытаясь найти утешение.

– А я съезжу к Коэнам и договорюсь, чтобы мальчика отпустили к нам, – предложила Майра.

– Старуха ни в чем вам не откажет, – заверил ее Деронда и добавил, улыбнувшись Мордекаю: – Я рад, что вы ошиблись так же, как и я. Помните, как вы решили, что старшей миссис Коэн будет слишком тяжело видеть Майру?

– Я недооценил ее сердце, – согласился Мордекай. – Оказалось, что она способна радоваться цветению чужого сада, когда ее собственный засох.

– О, Коэны добрые, хорошие люди. Мне кажется, что все мы очень близки, – с улыбкой заметила Майра.

– А что бы вы почувствовали, если бы вашим братом оказался тот Эзра? – лукаво поинтересовался Деронда, слегка удивленный, что девушка так быстро и легко привязалась к людям, поначалу вызвавшим у него столько сомнений.

Майра посмотрела на него с легким удивлением, на миг задумалась и ответила:

– Мистер Коэн вовсе не плохой человек. Думаю, он бы никогда и никого не бросил.

Едва произнеся эти слова, она густо покраснела и, робко взглянув на Мордекая, тут же отвернулась. Майра вспомнила об отце: эта тема оставалась больной. Мысль, что он может их разыскать, часто ее мучила, превращая залитую солнцем улицу в темный лес, где из-за каждого куста выглядывало воображаемое привидение.

Деронда догадался, в чем заключалась невольная аллюзия, и понял причину смущения. Разве мог он не разделять чувств, которые сейчас стали ему ближе, чем прежде? Слова из письма матери подразумевали, что их встреча не будет утешительной. Наверное, именно поэтому письмо, приблизившее мать как живую реальность, одновременно отдалило ее от сыновней любви. Нежная тоска по той, чья жизнь могла нуждаться в его помощи и заботе; образ лишенной почтения и сострадания матери давно таился в его наблюдении за женщинами, рядом с которыми Даниэлю доводилось оказаться. Однако сейчас выяснилось, что образ матери мог соответствовать правде ничуть не больше, чем прежнее представление о сэре Хьюго. Удивительно, но, читая холодные строки матери, он неожиданно стал чувствовать к ней полное равнодушие. Туманная фигура с загадочной речью оттеснила образ, который, несмотря на неопределенность, постепенно стал для Деронды объектом нежности и тоски. Так что, когда он отправился в Геную, его мысли стремились не столько к матери, сколько к Мордекаю и Майре.