Даниэль Деронда

– Я позвала тебя не ради утешения, – снова заговорила княгиня. – Я не могла знать заранее, да и сейчас не знаю, какие чувства живут в твоем сердце. Глупо ожидать, что ты сможешь полюбить меня просто за то, что я твоя мать, хотя ни разу в жизни меня не видел и ничего обо мне не знал. Но мне казалось, что я выбрала для сына лучшую долю, чем остаться со мной. Я никогда не думала, что лишила тебя чего-то важного.

– Вряд ли вы хотите заставить меня поверить, что материнская любовь не важна, – заметил Деронда, когда княгиня замолчала, словно ожидая ответа.

– Не хочется себя осуждать, – с гордой запальчивостью возразила она, – но особой любви я не могла тебе дать. И никогда не желала любви, она меня душила. Мне хотелось прожить широкую жизнь, не стесненную обязательствами. Тебе, наверное, интересно, кем я была. Вовсе не княгиней.

Дама порывисто встала, и Деронда тоже немедленно поднялся; волнение мешало ему дышать.

– Это сейчас я княгиня и веду унылую одинокую жизнь, а тогда была великой певицей и играла на сцене так же хорошо, как пела. Никто не мог со мной сравниться: все казались бездарными. Поклонники преданно следовали за мной из одной страны в другую. Я проживала тысячи жизней и не хотела ребенка.

В ее голосе звучала страстная попытка оправдаться. Казалось, мать пыталась предупредить укор сына, в то время как сыну не оставалось ничего иного, кроме как стоять и слушать. Деронда судорожно вцепился в воротник сюртука, словно пытаясь не дать себе утонуть. Кровь бешено стучала в висках, как будто он присутствовал при странном религиозном обряде, призванном придать преступлению священный характер.

– Я не хотела вступать в брак, – продолжила княгиня с прежней энергией, и бледное лицо ее светилось страстью. – Выйти замуж за твоего отца меня заставил мой отец. К тому же это был единственный способ получить относительную свободу. Можно было управлять мужем, но никак не отцом. Я имела право на свободу! Имела право избавиться от зависимости, которую ненавидела!

Княгиня снова опустилась на диван. Деронда по-прежнему стоял неподвижно, а спустя пару мгновений мать посмотрела на него с мольбой и проговорила:

– Мне хотелось уберечь тебя от ненавистных пут. Разве самая любящая мать могла поступить лучше? Я освободила тебя от несчастья быть евреем.

– Значит, я еврей? – воскликнул Деронда так пылко, что княгиня изумленно откинулась на подушки. – Мой отец был евреем, и вы тоже еврейка?

– Да, твой отец доводился мне кузеном, – ответила княгиня, наблюдая за сыном и замечая в нем нечто внушающее страх.

– Я чрезвычайно этому рад! – горячо воскликнул Деронда охрипшим от возбуждения голосом.

Он не мог даже представить, что наступит минута, когда скажет нечто подобное. Даниэль переживал горькую обиду на мать, родившую его против воли, намеренно отстранившуюся и вот теперь – должно быть, тоже в силу обстоятельств – вернувшуюся в его жизнь. Княгиня тоже испытала потрясение, не смогла его скрыть, и задрожав, с широко распахнутыми глазами спросила почти яростно:

– Как можно этому радоваться? Ты – английский джентльмен. Я обеспечила тебе высокую привилегию.

– Вы не знали, что именно мне обеспечили. Разве можно было выбирать за ребенка право рождения? – возразил Деронда.

Почти неосознанно он сел на стул боком, не желая смотреть на мать. Пылая неведомой прежде нетерпимостью, он, однако, всеми силами старался обуздать чувства и не наговорить лишнего. После долгого молчания княгиня заговорила снова, и теперь в ее голосе звучала решимость:

– Я выбрала тебе такую судьбу, какую выбрала бы для себя. Откуда мне было знать, что в тебе возродится дух моего отца? Откуда мне было знать, что ты полюбишь то, что я ненавидела, если ты действительно рад быть евреем? – Последние слова прозвучали с такой неприкрытой горечью, что всякий, кому довелось бы их услышать, решил, что мать и сын ненавидят друг друга.

Однако Деронда уже овладел собой. Перед ним сидела женщина, многое пережившая и выстрадавшая. Объективная точка зрения, с которой он привык смотреть на окружающих, помогла даже сейчас. Деронда молча повернулся и посмотрел на мать с прежним мудрым спокойствием. И все же ее этот взгляд взволновал: на лице княгини отразился не умиротворенный материнский восторг, а необычное восхищение.

– Простите, если я говорю поспешно, – серьезно произнес Деронда, – но почему вы решили именно сейчас открыть то, что много лет старательно скрывали?