Даниэль Деронда

– Да благословит тебя Бог, Дэн! – сказал на прощание сэр Хьюго. – Какие бы перемены ни ожидали тебя, я все равно останусь твоим старым любящим другом. Я не смог бы любить тебя больше, даже если бы ты был моим сыном. Вот только с большей радостью я думал бы о тебе как о будущем хозяине Аббатства, а не как о прекрасном племяннике. Тогда бы ты понял, что необходимо заняться политикой. Однако ничего не поделаешь: жизнь идет так, как идет.

Когда Деронда приехал в Геную, в отель «Альберго дель Италия», княгини Хальм-Эберштейн там не оказалось, однако на следующий день пришло письмо, сообщившее, что она может появиться в ближайшие дни, а может задержаться на две недели или больше. Обстоятельства не позволяли определить время точнее, а потому она просила проявить терпение и подождать.

Оставшись в беспокойной неизвестности, Деронда стал отыскивать для себя такое занятие, которое успокоило бы его волнение. Он уже бывал в этом великолепном городе, но лишь проездом, а потому вознамерился многое узнать за пределами предписанного туристического маршрута: неторопливо, внимательно прогуляться по улицам, пройтись по набережной, познакомиться с окрестностями, нанять лодку и полюбоваться великолепным видом на гавань. Однако, о чем бы он ни думал, не исключая предстоящей встречи с матерью, все его мысли вращались вокруг Мордекая и Майры. Покачиваясь в лодке на волнах и созерцая величественную гавань, Деронда думал о многочисленных испанских евреях, несколько веков назад изгнанных из своих домов. Вот переполненные корабли пристали к генуэзскому причалу, и набережную заполнили голодные, больные, страждущие люди: умирающие матери; умирающие у материнской груди дети; отцы и сыновья, теряющие силы на глазах друг у друга, под палящими лучами полуденного солнца. Туманные размышления о собственном происхождении переплелись с воспоминаниями об исторических фактах, благодаря Майре получивших новый интерес, а теперь, после знакомства с Мордекаем, ставших особенно значительными. Если бы мог, Деронда с радостью прогнал бы подобные мысли. До сих пор он так и не признался даже самому себе, что мечтает, чтобы надежды Мордекая исполнились, но постоянно повторял, что в данном вопросе выбора нет, а любое желание нелепо. Больше того, в вопросе происхождения желать одного исхода предпочтительно перед другим было своего рода подлым отречением от родства. Единственное, что ему оставалось, это принять свершившийся факт, а теперь, после ошибки в отношении сэра Хьюго, на сколько-нибудь серьезные предположения, кто были его родители, он не осмеливался. Покров тайны лишал надежности любое умозаключение, и даже само его имя могло оказаться ненастоящим. Что, если Мордекай ошибался? Что если он, так называемый Даниэль Деронда, по воле рождения находился в стороне от курса, обозначенного мудрецом в пылу возвышенной надежды? Он не осмеливался произнести: «Я желаю», – но в то же время не мог не чувствовать, к чему стремится душа.

Помимо этих причиняющих беспокойство мыслей, которым Даниэль старался сопротивляться настолько, насколько это возможно для человека, переживающего неопределенность ожидания, постоянно присутствовала тревога, которую он не пытался подавить, а, напротив, переживал с печалью. Тревога эта относилась к Гвендолин, надежды которой он не смог оправдать. В удивительном богатстве нашей внутренней природы присутствует чувство, непохожее на ту исключительно страстную любовь, которой наделены некоторые мужчины и женщины (ни в коем случае не все). И все же это не дружба и не благосклонное внимание, будь то восхищенное или сочувственное. Мужчина – ибо в данном случае речь идет о мужчине – определяет для себя подобное чувство к женщине словами: «Я любил бы ее, если бы…» За этим «если бы» скрывается или ранее пробудившаяся привязанность к другой, или некоторые обстоятельства, воздвигшие препятствие на пути готовых выйти из-под контроля чувств. В случае Деронды это «если бы» относилось и к тому и к другому, и все же он постоянно ощущал, что их отношения с Гвендолин носили опасный характер не только для нее, но и для него. Он боялся вспышки импульсивного чувства – боялся, что мгновенный порыв заменит избранное сердцем вечное блаженство.