Действуй! Сценарии революции

Карл написал и спел свой собственный рок–альбом «Манифест Коммунистической Партии».

И эта пластинка скинула не одно правительство.

Глава 24. РЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО УЛИЧНЫЙ ТЕАТР

Ты на сцене.

Ты — актер.

Все по–настоящему.

Публики нет.

Смысл в том, чтобы завести всех, кого можно завести, и отрубить всех остальных.

У этого театра нет правил, форм, структуры, стандартов, традиций — это чистая, натуральная энергия, импульс, анархия.

Работа революционеров сводится к тому, чтобы смести трибуны, поджечь кинотеатры и заорать: «Пожар!»

Театральные гении сегодняшнего дня ставят драму про Вьетнам в захваченных школах по всей Америке.

Театр Жизни, отпадная труппа партизан, пришла в Беркли в тот момент, когда люди сражались с Национальной гвардией на улицах. Как пацифисты, они отрицали жёсткие столкновения.

Театр Жизни отрекся от идеи сцены и вобрал в себя всю публику. Революционный театр.

— Мне нельзя курить марихуану, — сказал один из актёров. Ему сразу предложили пять косяков.

Другой закричал:

— Я не могу раздеться.

Рядом с ним все поскидывали одежду.

По окончании представления всем оставалось вынести революцию на улицы. Труппа остановилась у двери.

Революция в аудитории — это нонсенс. Мы чувствуем себя обсосами, когда наша энергия транжирится в пьесе, огороженной стенами и окнами, началом и концом акта, ценами за билеты.

Единственная роль, которая отводится театру, заключается в том, чтобы вытащить народ из аудиторий на улицы. Задача революционной театральной труппы в том, чтобы совершить переворот.

* * *

Университетские редакторы газет решили провести пресс‑конференцию в Вашингтоне в конце 1967 года. И пригласили символ йиппи. Но такого человека в принципе не существует. Потому что когда куда–то идет один йиппи, за ним идут все остальные. Позови одного — припрется тысяча.

Так вот, поехали мы в Вашингтон на встречу с газетчиками.

Шухер мы устроили сразу по прилёту. Все редакторы были на одно лицо. Точные копии друг друга. Похоже, где–то существует фабрика, штампующая университетских редакторов. Они общались так, будто разговаривали по телефону, хотя тусили все вместе в чванливом вашингтонском «Шератоне».

Их кампусы взрывались год от года, и вот ребята заморочились, не получится ли у них привязать их журналистскую «корректность» к освещению Вьетнамской войны.

Одно только примерное поведение в этом балагане, на мой взгляд, было преступлением. Прилежание подразумевало, что дискуссия имела резон. Достаточный ли Вьетнамская война повод для разногласий между разумными людьми? Уж не решили ли эти редакторы, что заваруха между красношеими копами из южных штатов и чернокожими лидерами — это всего лишь недопонимание двух разумных сторон?

Пол Красснер наелся кислоты и впал в бешенство от их само собой разумеющихся фактов.

— Люди во Вьетнаме подыхают, а вы тут такие беседы ведете! — орал он вновь и вновь.

Ребятки даже не всосали, насколько хорошо мы, йиппи, блюдём конспирацию. Мы подмазались к их программе обсуждений, чтобы впихнуть в неё фальшивые дебаты с темой «Должна ли Ассоциация редакторов школьных газет выработать единое мнение о войне?» Тем утром мы предварительно закинулись кислотой и приготовились к битве.

Приколись: кое–какие люди с короткими стрижками, в пиджаках и, в общем, выглядящие как редакторы, были членами Вашингтонского Уличного Театра. Лишь 15 из 500 были актёрами, но даже я бы не сказал с уверенностью, кто именно. Я не мог поверить, что там вообще были редакторы — все смотрелись как актёры. Каждый играл бумагомараку.

Обсуждение было самым тупорылым, что я слышал за свою жизнь: должны ли мы проголосовать: встав? сев? на толчок? с целью переговоров? ради войны? против войны? Высказалось ли Associated Press за войну? Что такое Associated Press?

Кто–то выдал финт игнорировать все резолюции и не голосовать ни за что. Финт не удался. Внезапно свет погас, и на стене замелькали кадры хроник Второй мировой, горящих вьетнамских деревень, плачущих вьетнамских женщин и обожжённых напалмом детей. Комната наполнилась истерическими воплями:

— Остановите! Остановите это!

Вдруг раздался рык из мегафона:

— Внимание! Это сержант Хаггерти из полиции Вашингтона. Этот фильм был незаконно ввезён в США из Северного Вьетнама. Мы конфисковали его и арестовали подозреваемых. Теперь очистите помещение! Любой, кто останется здесь через две минуты, будет арестован!

Редакторы карабкались друг по другу, ломясь к выходу. Людей топтали. Из носов струилась кровь. Одежда рвалась в клочья. Они в самом деле повелись, блядь, что их повяжут за просмотр фильма. Они верили, что живут в нацистском государстве. Они давно это приняли как данность.

Рослый детина со стрижкой под «ёжик», в костюме и при галстуке вскочил на стул и закричал:

— Я только что приехал из Вьетнама. У меня на руках умерли братья. Дурачье в Белом Доме хотят нас всех порешить. Мы — университетские редакторы. Мы должны быть храбрыми!