Делай то, за чем пришел

Потом она повернулась на запад. Прямо из-под ног начинался длинный спуск в другую долину, глубокую, огромную, сумрачную. За долиной тоже были горы, еще выше, еще более снежные и дикие, чем Говерла и Петрос, а над горами ярко и огненно полыхала заря.

— Где-то вон там проходит граница, — сказал Глеб, показывая лыжной палкой в долину. — Там уже Румыния.

— Да, вон то, пожалуй, Трансильванские Альпы, — задумчиво произнес бородатый киевлянин.

«Другая страна...» Оля была как во сне, ей еще больше прежнего хотелось крикнуть: это я, это я!

Мальчишек тоже, наверное, распирал этот крик, но и они оцепенело молчали.

— Пора, братцы, назад, — очнулся Глеб. — Мы обещали к десяти...

— Летим вниз! — вдруг крикнул Мурашик.

— Летим, летим! — закричали мальчишки.

«Летим!» — запела каждая жилочка.

Глеб с киевлянином переглянулись — а что? — и вся группа, развернувшись, заскользила вниз. От высоты, от дурманящего воздуха, от вида мощного, полыхающего на полнеба заката мальчишки сделались как помешанные и начисто утратили чувство страха. Неслись по склону, таранили сугробы, взрывали снежную пыль.

У Леньки Трублина улетела куда-то вниз лыжа, и теперь он балансировал на одной.

Шибанов в дугу согнул дюралевые палки.

Мурашик повизгивал от восторга.

Денисов был уже далеко внизу, и его фигурка растворялась в сумерках.

Гигант в штормовке едва не наскочил на камень, выступающий из снега; чертыхнувшись, лыжник метнулся в сторону, высек креплением искры из камня и, потеряв равновесие, два раза подряд побывал в стойке на голове...

Глеб спускался серпантином и был то спереди, то справа, то слева.

Под лыжами шипело, встречный ветер давил в лицо, гудел в ушах, внутри все сжалось в маленький комочек, и казалось Оле, что нет больше ее самой, а есть этот комочек, и весь он — сердце.

Ее несло прямо на дерево, аркой торчащее из снега. Она помнит, как холодило затылок, как изо всех сил она крепилась, чтобы не закричать. Потом был треск, толчок в ноги выше колен, кувырок, и снег окутал Олю со всех сторон. Ноги, руки, лыжи, палки — все перепуталось, перекрестилось. Она барахталась в снегу, не могла понять, где небо, где земля. Как вдруг что-то подхватило ее и поволокло вверх.

— Спокойно, Оля, спокойно! — услышала она голос Глеба. — Ногам не больно? Руки не болят? Нигде не больно?

Она провела рукой по лицу, открыла глаза и... она была у него на руках. Он расспрашивал, тормошил ее, голос у него был тревожный, а Оля пока ничего не могла сказать, только прислонила голову к его плечу.

— Все нормально. Жива... — прог оворила она наконец. А по лицу у нее текло, по спине текло: начал таять снег, набившийся в волосы, за ворот, в рукава.

Глеб осторожно поставил ее на ноги, но не отпускал.

— Ну, Ольга... — удивленно говорил он и крутил головой.

Потом у нее хрустнули суставчики, голова запрокинулась, глаза сами собой закрылись, и... всей кожей лица она помнит короткие, быстрые прикосновения колючего и теплого...

— Ты хоть знаешь, как это было?.. — говорил он, переводя дух. — Ты врезалась в дерево, разнесла его в труху и метров через пять ушла под снег. Вся! До кончиков лыж. Веришь — нет, я чуть не помешался. Слышу — хряп! И только желтая пыль, труха — и никого. Дерево было трухлявым, понимаешь? Держалось на одной коре. Я чуть не помешался, я тыщу раз покаялся, что поддался этой дури. Не остановил этих бешеных. Тыщу раз!..

В ответ она улыбалась, а слезы текли по щекам, мешались с тающим снегом.

Потом они догоняли остальных. Теперь уже Оле не было страшно на склоне, теперь, казалось ей, и умереть можно... «А если останусь в живых, — думала она, — обязательно научусь кататься на лыжах. Научусь быть смелой и сильной. И тогда мы с Глебом побываем везде, где есть горы!..»

Оля задумалась, перебирая фотографии, не замечая, как идет время. Да, тогда в горах она была уверена — он тоже любит, иначе почему целовал?.. Но вот кончился поход и снова: «Здравствуйте — здравствуйте», и лишь иногда: «Ну, Оля, как дела?..» Временами ей кажется, что силы оставляют ее, что вот сейчас она пойдет к нему и скажет: или убей меня, или...

Но потом снова берет себя в руки и убеждает: разве тебе мало того, что ты́ любишь?.. Разве это не счастье — любить кого-то вот так?..

А время идет, идет... Скоро уже диплом. Скоро их распределят, и ей придется ехать куда-то на работу...

Очнулась, когда мать заворочалась в кровати и удивилась:

— Ольга, ты все еще не спишь?

Оля спрятала фотографии в стол, прошла за занавеску, присела рядом с матерью и обняла ее поверх одеяла.

— Я тебя очень и очень люблю, — грустно сказала она и поцеловала мать.

— Ну, ну, чего ты? Спи-ка лучше. Опять утром голова будет болеть.

Перед тем как погасить свет, уже в ночной рубашке, Оля еще раз посмотрела на еловую ветку, дотронулась пальцами до ее шершавых шишек. «Интересно, какая мама у Глеба?.. Вот наберусь храбрости, подойду и спрошу...»

Вечерники