Делай то, за чем пришел

— Ну успокойся, старина. Я тебе добра хочу, честное слово. Ну куда ты? С ней, в геологи тоже? Одумайся!.. Я понимаю — хорошо прогуляться за город, озончиком подышать, птичек послушать. Но работать всю жизнь в комарье, в болотах, в первобытных условиях!.. Нет уж! Горы да тайга хороши, брат, по книжкам, по фильмам да песням, а работать там... Да допустим, что и интересно. Но ведь не каждому дано, не каждый выдержит. Нам с тобой, во всяком случае, и пытаться нечего. Вспомни то восхождение, ту горку, вспомни!..

«Вот ведь гад какой!» — Чагин готов был ударить Михайла. Он даже представил, как тот отлетит к стенке и шмякнется о нее своей тушей...

Но, странно, он, Чагин, мешкал, слушал.

— А что скажешь своим старикам? — уже наступательно продолжал Михайло. — Которые ждут не дождутся, когда их единственный сын станет инженером.

И тут Чагин понял, что не сможет ни ударить, ни отбросить Михайла, что последние Михайловы слова вконец обессилили его.

«Да, да, ты прав, — думал он, заваливаясь на свою кровать. — Прав. О стариках-то я и не подумал...»

— Тебе что! — сказал он минуту спустя. — У тебя хоть музыка есть, а у меня…

Михайло присел рядом, помолчал, потом заговорил:

— Музыка... Эта авантюристка знала, чем меня уесть. Понимаешь, Саня, может, и были у меня кое-какие способности... Ведь кричали же «бис» там, в этом горняцком поселке... Но, старик, в моем возрасте все большие музыканты уже были большими. Я с детства должен был пилить вон на ней (он показал на скрипку, что висела над его кроватью) по двадцать пять часов в сутки. И теперь и всю жизнь — по двадцать пять часов в сутки!.. Способности — что! Нужна еще бычья сила... А ее-то я в себе и не чувствую. И кого винить в этом? Себя, свою лень? А может, не только себя...

— Ну и как будешь жить?

— Как.. Закончим институт, устроимся на работу, времени свободного будет навалом — пожалуйста! Музицируй в свое удовольствие. Кусок хлеба есть: диплом-то в кармане...

— А я?

— Занимайся туризмом, альпинизмом. Кто тебе не дает. Вон сколько прекрасных мест... Отводи душу. Но бросать институт!..

Михайло еще долго рассуждал в том же духе, надоел до чертиков. Невмоготу стало слушать, и Чагин встал, оделся:

— Пойду пошатаюсь. Голова трещит...

Много километров исходил он в тот вечер по улицам города. Все думал, думал, думал.

«Поздно, — решил он наконец. — Михайло прав. Старики с ума сойдут от горя. Да и всякий скажет: нелепо, неразумно. Если б я хоть был уверен, что именно геология мне по душе. А то ведь все Смолка... Прав Михайло, как ни крути, прав...»

Рабочий день в конструкторском отделе близится к концу. До звонка осталось какой-нибудь час-полтора. Чагин давно бросил обводить чертеж, убедившись, что очередная яма будет на редкость глубокой. И неизвестно за что зацепившись, он станет из нее выкарабкиваться. Зацепиться пока не за что. Все эти годы обманывал себя, играл сам с собою в прятки. Все нормально, убеждал себя, нормально, как у людей. Работа как работа, не хуже любой другой. С заводом сросся, в отделе свой человек. Оклад ничего, квартиру дали, Алла — чудесная жена, дай бог всякому. Сын скоро будет или дочь. Завтра вот главный предложит стать ведущим конструктором... А что? Чагин, конечно, звезд с неба не хватает, но исполнительный, ни прогулов, ни опозданий, опыт с годами придет...

Но ведь грызло что-то все время, грызло и грызет. И даже путешествия во время отпусков не стали приносить той отрады, что раньше. Ну залезли на вершину, ну покорили, испытали радость, убедились, что не слабы, надышались свежим ветром. А зачем? Цель-то какая? Польза какая? Для парней походы — это разрядка, отдых. А ему-то, Чагину, от чего отдыхать?.. От какого изнуряющего труда?..

«А ведь скоро тридцать...»

Вчера после ужина, развалясь с газетой на тахте, он читал, а краем уха слушал жену. Гремя на кухне посудой, она говорила о том, что пора им купить стиральную машину; если появится маленький, без машины никак не обойтись.

— Полностью с тобой согласен, — сказал Чагин, рассеянно скользя взглядом по газетной странице.

И вдруг сердце прыгнуло и застучало, застучало...

Их пятеро на снимке, Трое бородатых парней, одна уже немолодая женщина, а пятая она, Смолка. Он ее узнал сразу. В энцефалитке, в свитере, как и все они; позади не то река, не то озеро, на песке опрокинута лодка. Под снимком скупые строчки: «Еще одно крупное месторождение... запасы которого... в суровых условиях Заполярья... проявляя мужество первопроходцев... Клара Ваганова... Руслан Ваганов...»

Они рядом. Смолка и ее муж. Парень что надо.

И вечер был странный, и ночь с непрерывными пробуждениями, а утро началось с самоедства. Такой тоски с ним еще ни разу не случалось. Он вспоминал, он вновь тащился по дороге, приведшей его сюда, в сегодняшний день, и многое теперь виделось не так. Ведь если бы не уговорил, не удержал тогда Михайло... Нет, нет, еще раньше, еще там, на подступах к Поднебесному, все было решено, был подписан приговор...