Дело Черных дервишей

Внезапно старуха упала ничком и затряслась в рыданиях. Она рыдала и кричала, и остановить ее было невозможно. Опасаясь, что с ней случится припадок, Джамиля придавила неприметную точку на ее руке. Старая женщина быстро затихла и закрыла глаза. Джамиля вышла из дома. Очевидно, здесь произошло что-то страшное. Но где же односельчане?

Внезапно Джамиля заметила, что из ветвей молодого тутовника смотрят на нее два любопытных карих глаза.

– Вылезай, – крикнула она. – Я тебя вижу.

Однако обладатель любопытных глазенок не спешил себя обнаружить. Тогда Джамиля подошла поближе к дереву и стукнула по стволу ладонью.

– Слезай, – велела она грозно, пользуясь тем, что была в мужском облике. – Слезай, или стрясу, как грушу.

С дерева послышался недовольный писк, но Джамиля не унималась и стала сильно встряхивать дерево.

– Ладно, – крикнули сверху, – не тряси, уже лезу.

Девочка лет восьми бойко, как обезьянка, уже спускалась вниз. Немного не добравшись до земли, она оттолкнулась от ветки и спрыгнула на землю, чтобы задать стрекача. Однако Джамиля была начеку и перехватила плутовку.

– Аааааай! – заголосила та. – Пусти, пусти, не убивай!

Джамиля шлепнула ее довольно сильно. Маленькая проказница от неожиданности вытаращилась на нее и умолкла.

– Не кричи! – сурово сказала Джамиля. – С чего ты взяла, что я тебя убью?

– Потому что ты басмач, – крикнула девчонка, возмущенно сверкнув на нее глазами.

– Я не басмач, – отвечала та, – а что, тут были басмачи?

Девочка отвечала, что были, что басмачи силой забрали с собой дочку кузнеца Сарыбéка Чехрозý. Сарыбек попытался отбить дочку, но его зарубили шашкой. А жена Сарыбека сошла с ума и бьется в припадке. Побьется, потеряет сознание, потом снова бьется. И никто ей помочь не может.

– Как это – не может помочь? – изумилась Джамиля. – А где же остальные сельчане?

Девочка, которую, как выяснилось, звали Ойжóн, отвечала, что остальные забились по своим домам и боятся выходить. Подождут до вечера, когда басмачи уедут, тогда и выйдут.

– Так они, значит, еще не уехали? – спросила Джамиля, нахмурившись.

Ойжон посмотрела на нее исподлобья и вдруг задала такого стрекача, что только пятки засверкали. Джамиля задумчиво проводила ее взглядом. Ей уже было ясно, что басмачи, которых она нагнала, скорее всего, не связаны с Кадыр-Палваном. Имея на руках такой ценный груз, как Коран Усмана, не стали бы они лишний раз куролесить, рискуя привлечь к себе внимание и ненависть местного населения. В горах, конечно, советской власти пока почти не видать, но красноармейских эскадронов никто не отменял. Если пойдет слух, что басмачи разбойничают и совсем уже потеряли человеческий облик, сюда ведь недолго и экспедиционный отряд прислать. Может, он и не разгромит басмачей, но крови им попортит изрядно.

Вообще говоря, поведение банды показалось Джамиле удивительным. Басмачи, особенно в последние годы, старались не слишком уж зверствовать в горных аулах и кишлаках. Они рассматривали их как свой тыл, места, где в случае чего всегда можно спрятаться, растворившись в массе простых людей, где самый проницательный чекистский взгляд не отличит вчерашнего басмача от простого дехканина.

Так или иначе, Джамиля с чистой совестью могла возвращаться назад и присоединяться к Загорскому и Ганцзалину. Однако она, вместо того, чтобы поехать в обратную сторону, сделала нечто совершенно неожиданное. Джамиля взяла коня под уздцы и вместе с ним стала подниматься вверх по горному склону, словно искала место, где спрятаться. Вскоре она вместе с конем исчезла среди деревьев.

Спустя минут пятнадцать в рощу, где она скрывалась, въехали два басмача в чапанах и черных папахах с винтовками за плечами. Сначала они увидели белую лошадь, и только потом заметили рядом с ней высокую девушку в черной парандже.

– Эй, Алишéр, – крикнул первый, усач с лицом жестоким и зверообразным, – смотри, какая девушка!

Второй, бледный и худой, с застывшим взглядом, слабо улыбнулся.

– Вижу. Повезло нам, Жахонги́р.

– Это не нам повезло, – засмеялся Жахонгир, – это ей повезло. Сам подумай, где еще она найдет таких джигитов, притом сразу двоих. А ну-ка, девчонка, покажи личико! И моли Аллаха, чтобы оно нам понравилось – тогда, может, оставим тебя живой.

И он захохотал.

– Вы что же, – проговорила незнакомка, – нападаете на женщин? Или не знаете, что это запрещено Пророком. Неужели сам Аллах вам не указчик?

– Женщины живут для мужских утех, – отвечал Жахонгир, оглаживая усы. – Не ты первая, не ты последняя.

– Я буду кричать, – сказала девушка, отступая. – Вы не посмеете.

– Кричи, сколько хочешь, – отвечал усач. – Все равно никто тебя не услышит. Но имей в виду, Алишер очень не любит шума. Сначала он терпит, а потом вырывает тому, кто кричит, глаза. И делает это живьем. Ты хочешь ходить без глаз, отвечай?

Девушка молчала. Жахонгир соскочил с коня и стал медленно подходить к ней. Она больше не отступала. Тот принял это за проявление покорности. Вот молодец, сказал, настоящая женщина всегда покоряется мужчине.

– Не бойся, – проговорил он, – мы с тобой немного развлечемся и отпустим на все четыре стороны.