Дельцы.Том I. Книги I-III

— Однако мы съ вами не станемъ-же все вести философическіе разговоры. Вамъ не угодно, чтобы я былъ Сердечкинымъ, извольте. Вотъ сейчасъ-же покажу вамъ, что я не могу тратить много времени даже на пріятную бесѣду съ вами. Черезъ пять минутъ я долженъ васъ оставить. Сважите-же мнѣ: какъ и гдѣ мы съ вами будемъ видѣться? Вѣдь если вы дѣйствительно хотите изучать со мной петербургскій водоворотъ, то надо пускаться во вся тяжкая.

— Какъ во вся тяжкая?

— Да такъ-же: обѣдать, ужинать со мной и съ тѣми, кого я вамъ буду показывать.

— Развѣ иначе нельзя?

— Какимъ-же способомъ, сами разсудите. Вѣдь не могу-же я вамъ лекціи читать, да мнѣ и некогда. Все свободное время у меня, это часы трапезъ съ продолженіями, то-есть съ ночными бдѣніями. Возить къ вамъ разныхъ народовъ было-бы, согласитесь, неудобно. А бесѣды вдвоемъ, еслибъ у меня и было на то время, сейчасъ-же бы перешли въ то, чего вы не допускаете.

— Какой вы милый!

— Вотъ вамъ мой планъ. Приходится его взять. А впрочемъ, быть можетъ, Малявскій предложитъ вамъ другую комбинацію.

— Не хочу я его!

— Зачѣмъ такая немилость?

— Выдохся, выдохся и выдохся!

— Да хорошо-ли вы его разсмотрѣли? Онъ, пожалуй, занимательнѣе, чѣмъ вамъ теперь кажется.

— Только не для меня!

— Этакъ и я для васъ выдохнусь въ два пріема.

— Ну, нѣтъ, вы не тѣхъ размѣровъ!

— Опять размѣры! Прощайте; въ ручкѣ-то вы мнѣ, надѣюсь, не откажете? Прикажете заѣхать за вами на-дняхъ?

— Заѣзжайте.

— Даже и въ поздній часъ?

— Пожалуй, и въ поздній.

— Экскурсія, значитъ, начинается?

— Начинается!

Онъ нагнулся и поцѣловалъ ея руку. Ей было очень весело и опа-бы начала его удерживать, еслибъ онъ прямо не сказалъ, что засиживаться онъ не можетъ.

«Обомнется, — проговорилъ про себя Саламатовъ, спускаясь съ лѣстницы: — дай ей должный ходъ, и чрезъ три недѣли она у насъ такъ начнетъ ужинать, что никакой француженкѣ не уступитъ!»

XIII.

По уходѣ Саламатова, Зинаида Алексѣевна перебирала въ умѣ все имъ сказанное, и опять сравненіе его личности съ личностью Малявскаго представилось ей. Не только она не любила Малявскаго въ эту минуту, но она чувствовала къ нему почти отвращеніе.

«Какое добродушіе у этого толстяка, — думала она, вспоминая тонъ и отдѣльныя фразы Саламатова. — Какъ онъ чистосердеченъ! Про себя онъ разсказываетъ, точно про посторонняго человѣка. Онъ, разумѣется, весь состоитъ изъ страстей; но что за бѣда! За то онъ и не скрываетъ ихъ, и не хвалится ими особенно, а просто живетъ широко, какъ ему диктуетъ его натура.»

Но дѣвичье чувство подсказало ей: «чего-же добивается отъ меня этотъ толстякъ? Неужели я соглашусь быть его… содержанкой? Содержанкой?!»

На этомъ словѣ она невольно запнулась. Саламатовъ будетъ къ ней ѣздить съ любовной цѣлью. Какъ она не замазывай сути дѣла, эта суть обнаружится, не нынче— завтра…

Въ дверь постучали.

— Войдите! — крикнула Занаида Алексѣевна, думая, что Саламатовъ вернулся, и весело улыбнулась.

Но вошелъ не Саламатовъ, а Малявскій.

Она отступила назадъ. Его приходъ въ эту минуту былъ ей особенно непріятенъ. Малявскій стоялъ у двери, ухмыляясь своей жесткой усмѣшкой и выпрямившись, точно будто онъ собирался объявить что-нибудь особенно торжественное.

— Васъ можно видѣть? — проговорилъ онъ, приближаясь къ ней.

— Садитесь, — сказала она ему сухо.

Малявскій сѣлъ и положилъ шляпу на колѣна.

— Какъ изволите попрыгивать? — спросилъ онъ, улыбаясь глазами.

— Какъ видите.

— Находились въ размышленіяхъ о суетѣ мірской. Я васъ нарочно оставилъ въ покоѣ въ теченіе трехъ дней.

— Къ чему вы это говорите? — перебила рѣзко Зинаида Алексѣевна. — Мнѣ вашъ тонъ вовсе не нравится, Иларіонъ Семенычъ, и я не знаю, что вы…

— Та-та-та! — заговорилъ Малявскій и поднялъ голосъ: — пожалуйста, безъ репримандовъ, Зинаида Алексѣевна, безъ репримандовъ. Не вамъ мнѣ замѣчанія дѣлать, а мнѣ спрашивать: что значитъ вашъ тонъ со мною? Вамъ, быть можетъ, кажется, что такъ и быть слѣдуетъ, какъ вы поступаете?

— Я никому не обязана отчетомъ! — вскричала Зинаида Алексѣевна.

— Предъ собственной порядочностью отвѣчать должны. Во мнѣ говоритъ ужь, конечно, не ревность; еслибъ я ревновалъ васъ, я-бі.і на другой-же день послѣ знаменитаго ужина явился и произвелъ вамъ сцену.

— Вы на это не имѣете никакого права!

— О правахъ и обязанностяхъ мы промолчимъ. Я говорилъ про ревность, а ревность, какъ вамъ, быть можетъ, извѣстно, не право и не обязанность, а чувство или, правильнѣе, ощущеніе. Стало быть, если-бъ я чувствовалъ что-либо похожее на ревность, я-бы явился объясниться съ вами. Не будеге-же вы отвергать того, что мы состояли въ интимныхъ отношеніяхъ, да или нѣтъ?

— Что это за допросъ?!…

— Не допросъ, а простая справка. Межлу нами ничего непріятнаго не произошло; но я увидалъ, что вы изволили такъ заинтересоваться личностью его превосходительства Бориса Павловича Салаватова, что меня, грѣшнаго, совсѣмъ нохѣрилн. Вотъ я и пришелъ освѣдолиться: продолжаете-ли вы увлекаться царемъ нашихъ дѣльцовъ или сдѣлали уже маленькую передышку и сообразили, что и болѣе простые смертные имѣютъ маленькій въ глазахъ нашихъ интересъ?