Дельцы.Том I. Книги I-III

Авдотья Степановна сдержала свои рыданія, утерла слезы, встала съ кушетки, прошлась нѣсколько разъ по кабинету и потомъ присѣла къ Прядильннкову.

— Я ему сегодня нанишу, — сказала она кротко: — онъ будетъ доволенъ.

— Вы, Авдотья Степановна…

Онъ не договорилъ и опять отвернулся.

— Да ужь вы полноте. Вы Алешку любите больше меня, такъ, стало быть, что-же вамъ особенно-то сокрушаться. Я ужь давно готовилась къ такому сюрпризу. На Алешку я смотрю, точно на брата маленькаго, а то и какъ на сына. Ну, женимъ его, коли такъ, и завьемъ горе веревочкой.

— Какое-же горе, — бормоталъ Прядильниковъ. — Онъ этого не стоить.

— Полноте, Петръ Николаичъ. Вѣдь вы должны радоваться про себя. Видите, онъ своимъ умомъ дошелъ до — степенной жизни. Противно ему стало его окаянство. Довольно ужь онъ на своемъ вѣку покурилъ и женскаго пола перепортилъ. Всѣ мы ему осадили. Что-жь, я это понимаю. Ему теперь надобно дѣвушку чистую, ангела во плоти, чтобы она его самого отъ всякаго безобразія отвела однимъ только своимъ видомъ ангельскимъ, чтобы ему никогда и на память не пришли такія грѣшницы, какъ я…

— Вретъ, вретъ! Не способенъ онъ жениться.

— Вретъ или не вретъ, одно то я понимаю, что ему со мною прохлаждаться нежелательно. Я на него злоб-ствовать не стану, да и вы, Николаичъ, ворчите только для видимости. Онъ — наше дитя. А между прочимъ это — самое письмо Алешкино и во мнѣ перемѣну сдѣлало. Сегодняшній день столько на меня разныхъ мыслей нахлынуло. Данте срокъ, и я все это приведу въ порядокъ.

— Успокоитесь, Авдотья Степановна. Онъ не стоитъ того.

Говоря это, Прядильниковъ замѣтно краснѣлъ. Ему самому дѣлался противенъ собственный тонъ. Онъ не находилъ въ эту минуту всегдашняго своего чувства въ Алешѣ.

— Вотъ завтра начну толковать о своихъ дѣлахъ. Напишу нашему чадушкѣ насчетъ любви, поставлю на немъ крестъ, да и сама успокоюсь.

Авдотья Степановна легла на кушетку. Лихорадочное возбужденіе смѣнилось упадкомъ силъ. Петръ Николаевичъ взглядывалъ на нее тревожно и крутилъ усъ. Она закрыла глаза. Прошла пауза въ нѣсколько секундъ.

— За докторомъ не прикажеге-ли? — спросилъ онъ шепотомъ, стыдливо дотрогиваясь до ея руки.

Она раскрыла глаза и улыбнулась.

— Вотъ еще. Вы думаете, я заболѣю? Какъ-бы не такъ. Не таковская. Голова только трещитъ. Завтра пройдетъ. Милый гость, я васъ больше не задерживаю. Завтра… а то такъ подождите, я вамъ записочку пришлю. Алешѣ чуръ ничего не писать. Я ему напишу.

Она протянула ему руку. Прядильниковъ поцѣловалъ и вышелъ изъ кабинета.

VI.

Прядильниковъ вернулся домой и долго не могъ присѣсть ни къ какой работѣ. Онъ думалъ гораздо больше объ Авдотьѣ Степановнѣ, чѣмъ объ Алешѣ. Она запретила ему писать къ Карпову, и онъ не смѣлъ ея ослушаться. Въ этой женщинѣ все ему нравилось. Сколько разъ, глядя на Карпова, онъ спрашивалъ себя тайно, за что ему самому выпала такая доля? Чѣмъ онъ провинился?" Неужели весь свой вѣкъ проведетъ онъ въ одиночествѣ, глядя на то, какъ другіе, и впереди всѣхъ Алеша, наслаждаются жизнью по-своему?

Авдотья Степановна была едва-ли не первая женщина, около которой Прядильниковъ немного сбросилъ съ себя-свою аскетически-дѣловую оболочку. На всѣхъ «бабъ», какъ онъ называлъ женщинъ, Прядильниковъ смотрѣлъ, до знакомства своего съ Авдотьей Степановной, сквозь-особую, имъ самимъ сдѣланную, призму. Онъ считалъ ихъ совершенно ненужнымъ осложненіемъ въ жизни, по-крайней мѣрѣ для людей, на которыхъ онъ смотрѣлъ не такъ, какъ на Алешу. Едва-ли не изъ всего рода скаго дѣлалъ онъ исключеніе для одного Алеши, видя, что тотъ не можетъ существовать иначе, какъ въ воздухѣ женолюбія. Прежде онъ не задавалъ себѣ вопроса: желаетъ-ли онъ самъ усладить жизнь свою хоть-какую-нибудь женскою привязанностью. Вопросъ этотъ всталъ передъ нимъ только съ того времени, когда онъ началъ сходиться пріятельски съ Авдотьей Степановной.

Письмо Карпова взволновало и тайно порадовало его.

Вотъ ты какъ Алешка, — разбиралъ онъ про себя — пожелалъ законнаго брака, отказываешься отъ такой женщины, какъ Авдотья Степановна. У тебя никогда не было такого Рубенса, самъ-же ты мнѣ говорилъ. Тебя всячески ублажали, ничего отъ тебя не требовали, а ты убѣжалъ и хочешь теперь совсѣмъ обабиться. Дуракъ!»

Если-бы Прядильниковъ сѣлъ писать Алешѣ, онъ почти то-же самое сказалъ-бы и въ письмѣ. Па него находилъ новый задоръ. Алеша представлялся ему въ видѣ мальчугана, ничего неемыслящаго по женской части. Онъ не безъ злорадства представлялъ себѣ картину, какъ Алеша, подъ вліяніемъ теперешнихъ своихъ мыслей, женится на какой-нибудь дѣвчонкѣ, невзрачной, глуповатой, мозглявой, какъ онъ пріѣдетъ съ нею въ Петербургъ и станетъ играть роль примѣрнаго мужа, какъ тутъ-же очутится Авдотья Степановна, роскошная, ловкая, умная, веселая, какъ они съ ней будутъ вышучивать Алешу, какъ онъ станетъ мало-по-малу прегрѣшать противъ супружеской вѣрности и превращаться въ прежняго Алквіада.

«Она его ужасно любитъ!» вдругъ вскричалъ про себя Прядильниковъ, вспомнивъ всю сцену въ кабинетѣ Авдотьи Степановны.