Деревья умирают стоя

Бабушка. Это не подозрение, девочка. Это правда. Сегодня утром, когда Хеновева принесла вам завтрак, ты была одна в комнате. Маурисьо спал в соседней. Можешь ты мне объяснить, что это значит?

Изабелла(с облегчением). Комнаты?.. И это все? (Нервно смеется)

Бабушка. Не вижу, что здесь хорошего. А этот нервный смех тоже ничего не значит?

Изабелла. Ну, конечно, это я просто… Вы со мной так говорили… как будто узнали что-то ужасное.

Бабушка. Этого мало, по-твоему? Если супруги не спят вместе, это безнравственно. Но может быть хуже. Может быть, нет любви.

Изабелла. Нет, нет, бабушка! Как вы могли даже подумать?

Бабушка. Разве у меня не было оснований?

Изабелла. Никаких, правда. Просто там из сада много москитов… Маурисьо не может спать.

Бабушка. А ты можешь? Что ж это за супруги, которые способны расстаться из-за москита?

Изабелла. Там не один, их целая куча!

Бабушка

. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, меня не могли бы оторвать от мужа все десять казней египетских. Ты должна мне обещать, что больше так не будет.

Изабелла. Не беспокойтесь. Больше не будет. Но разве имеет какое-нибудь значение такая маленькая разлука?

Бабушка. Меня не одна эта ночь тревожит. Меня тревожит вся ваша жизнь. В моем возрасте — одно счастье: смотреть на счастье других. И было бы очень печально, если бы вы притворялись, чтобы не огорчать меня.

Изабелла. Вы решили, что мы с Маурисьо не любим друг друга?

Бабушка. В моем присутствии, даже слишком. Но потом. Вчера, когда вы пили чай в саду, я стояла у окна. Вы ни слова не сказали, даже не посмотрели друг на друга. Он думал о чем-то, ты помешивала чай, опустив глаза. Когда ты стала пить, чай был совсем холодный.

Изабелла. Но ведь молчание ничего не значит! Столько есть способов быть вместе…

Бабушка. Можешь ты мне поклясться, положив руку на сердце, что ты совершенно счастлива?

Изабелла. Почему вы спрашиваете меня?

Бабушка. Не знаю… Что-то не так у вас. Ты как будто робеешь перед ним, как будто он хозяин… А когда любовь настоящая — никто не хозяин, оба подчиняются.

Изабелла. Маурисьо выше меня во всем! Ему и не нужно приказывать, я всегда счастлива подчиняться.

Бабушка. Плохо, что ты так думаешь. Дай только Бог, чтобы он об этом не знал, не то ты пропала. Я всегда говорила, что любовь похожа на коляску рикши — один так удобно сидит, а другой тянет. Вижу, тебе приходится тянуть коляску.

Изабелла. Какое это имеет значение, если в коляске — он! Вы не можете понять, что такое для меня Маурисьо! Он больше, чем любовь, он вся моя жизнь. В тот день, когда я увидела его, я была в таком отчаянии, я бы умерла в углу, как собака. Он прошел мимо меня с букетом роз… и одно только слово. Это слово мне все вернуло, сразу, все, что я потеряла. Тогда я поняла, что принадлежу ему, навсегда. Пусть он будет далеко, пусть он даже на меня не посмотрит больше. Вот я и привязана к его коляске, но я счастлива, ведь это его коляска.

Бабушка. Ты так безумно любишь его, девочка?

Изабелла

. Если это безумие, благословенно безумие. Благословенны его глаза, даже если они меня не видят. Благословенна его рука на моем плече, даже если это только сон. Послушайте меня, бабушка… (Становится на колени у ее кресла) Вы меня спрашивали, почему я не хочу говорить на другом языке, а только на его языке. Теперь вы поняли? Язык — это не слова, это сама жизнь. Когда я была маленькой, мама мне говорила «дорогая». Это было слово. Когда в школе учительница мне говорила «дорогая», это тоже было слово. Маурисьо сказал мне почти неслышно: «Дорогая»… Это было не слово, это было что-то живое, так схватило за сердце, что даже закружилась голова. Это было как будто бы первый день земли, и никто еще никогда не любил до нас. Ночью я не спала. «Дорогая, дорогая, дорогая»… Со мной было мое живое слово, оно билось в ушах, на подушке, в сердце. Теперь мне не важно, что Маурисьо меня не видит — ведь я всегда его вижу, даже когда его нет со мной. Пусть букет вечно твердит «завтра» — ведь Маурисьо дал мне силу ждать. Ведь не обязательно быть любимой… надо только любить самой, чтоб быть счастливой, бабушка, счастливой, счастливой! (Она пришла в такое волнение от собственных слов, что зарыдала, спрятав лицо в бабушкины колени)

Бабушка. Хватит, девочка, ну, не надо. Право, сама не пойму, радоваться мне или нет. Я боялась, что ты его не любишь, а теперь почти боюсь, что ты его любишь слишком сильно. Но ему — ни слова, ни в коем случае! Слушай меня, девочка: пока не пропала молодость, перемени все это. Пусть он тянет повозку, на то он мужчина.

Входит Маурисьо. Изабелла поднимается.

Маурисьо. Внучка исповедуется бабушке? Тем хуже для внука, он же супруг.