Деревья умирают стоя

Бабушка. Почему ты думаешь, что мы говорили о тебе? Разве у нас не может быть других тем?

Маурисьо. Конечно, много есть тем, и даже очень важных. Разрешите узнать, какие именно привлекли ваше внимание?

Изабелла. Так, тебе неинтересно будет. Женские дела.

Маурисьо. Ну, понятно. Говорили о тряпках, да?

Бабушка. Конечно. Дай тебе Бог всегда так хорошо угадывать, мальчик. Таким умным людям, как ты, не мешает иногда спускаться с облаков (смотрит на Изабеллу) и пройтись по нашей грешной земле.

Маурисьо. Изабелла сказала обо мне что-нибудь плохое?

Изабелла. Наоборот. Я рассказывала, как я счастлива.

Бабушка. У некоторых женщин своеобразная манера быть счастливыми. Попробуй это понять, а то ты слишком привык, что все тебе падает с неба. И смотри, не огорчай ее! Она уже не одна. Теперь нас двое. (Вынимает из шкафа картонную коробку) Возьми, дорогой. Ведь тебе это очень нужно.

Маурисьо. Что это?

Бабушка. Сетка от москитов. (Выходит в сад)

Маурисьо. Какие москиты?

Изабелла. Мне пришлось выдумать. Сегодня утром Хеновева видела, что ты спишь в другой комнате.

Маурисьо. Черт! Так я и знал! Единственный раз я забыл запереть дверь.

Изабелла. Не волнуйся. Все улажено.

Маурисьо. Совсем улажено? Ты уверена, она ничего не подозревает?

Изабелла. Теперь ничего. Рядом с тобой так легко приучаешься врать.

Маурисьо. Очень деликатный способ назвать меня лгуном.

Изабелла

. Человеком с воображением. Это был комплимент твоему мастерству.

Маурисьо. Наверное, ты опять очень нервничала, как всегда.

Изабелла. Ко всему привыкаешь.

Маурисьо. Ну, теперь немного осталось. Могу сообщить тебе хорошую новость. Завтра с утра мы получим телеграмму из Канады, а к вечеру два билета на самолет.

Изабелла(вздрагивает). Не может быть! Ты хочешь сказать, что мы уезжаем?

Маурисьо. Да, Элена обо всем позаботится.

Изабелла. Это и есть твоя хорошая новость?

Маурисьо. Чем же плохо? Кончились, наконец, эти трюки и укоры совести, от которых ты спать не могла. Теперь — последний семейный вечер, трогательное прощание… и снова на воле! Миссия выполнена. Ты недовольна?

Изабелла. Очень, очень довольна.

Маурисьо. По твоему лицу это незаметно.

Изабелла. Так, сразу, немножко трудно…

Маурисьо. Не думала же ты, что мы будем здесь всю жизнь? Ты сама говорила столько раз, что это жестокая игра и что ты не можешь.

Изабелла. Так и было, вначале. Только я знаю, чего мне стоило привыкнуть. Теперь посмотрим, чего мне стоит отвыкнуть. Значит, завтра?

Маурисьо. Завтра.

Изабелла. Ты бы не мог подождать еще немножко? Ну, хоть один день?

Маурисьо. Зачем? Все, что можно было сделать для этой женщины, сделано.

Изабелла. Не для нее, Маурисьо. Теперь — для меня. Мне надо привыкнуть к мысли…

Маурисьо. Я все меньше тебя понимаю. Для начала я поручил тебе исключительно трудное дело. Ты справилась, и с такой невероятной естественностью, как будто ты и впрямь счастливая новобрачная. А теперь, когда мы дошли до заключительной сцены, неужели у тебя не хватит сил?

Изабелла. Я не знаю… Меня пугает именно то, что ты называешь заключительной сценой.

Маурисьо. Прощание? Пустяки! Самое простое из всего: немножко дрожи, когда будешь упаковывать чемоданы… Долгие взгляды, как будто бы ты ласкаешь глазами каждый уголок… Даже говорить не нужно. Время от времени будешь что-нибудь ронять, как будто бы нечаянно. Предмет, падающий в молчании, гораздо выразительнее, чем слово. Почему ты так смотришь на меня?

Изабелла

. Я восхищаюсь тобой.

Маурисьо. Опять ирония?

Изабелла. Нет, не ирония. Я, правда, восхищаюсь. Меня поражает, как все вы, мечтатели, видите ясно только то, что далеко от вас. Скажи мне, Маурисьо, какого цвета глаза у Джиоконды?

Маурисьо. Темно-оливковые.

Изабелла. Какого цвета глаза у сирен?

Маурисьо. Зеленые, цвета морской воды.

Изабелла. А мои?

Маурисьо. Твои?.. (Задумался. Подходит к ней, чтобы рассмотреть. Она опускает веки. Он растерянно улыбается) Ты не обижайся. Ты подумаешь, это от невнимания, но я тебе клянусь, что сейчас я даже не смог бы сказать, какие глаза у меня.

Изабелла. Серовато-карие. Когда ты смеешься — с золотой искоркой. Когда ты говоришь одно, а думаешь о другом — затягиваются такой дымкой.

Маурисьо. Прости меня.