Дети Солнца (СИ)

— Говорят, у Ларса две сотни? — обратился он к своим. — А откуда это известно? Нет ли с ним людей из разбитого лагманова войска? И сколько здесь имперцев? Десять сотен Туммахойнена должны были раскатать эту болотную крепость в лепешку — но где эта крепость? Получается, Ларс здесь не живет, и проводники врали? Получается, врали. Или они все живут в болоте, под кочками?

Ему не отвечали. Да и что могли ответить? Что Растус сам дурак, оставил проводников у Туммахойнена? Сейчас бы вытрясли из них правду.

Что теперь делать? Идти назад, вверх по реке? Но против такого течения не выгрести. Да и с засадой на другом берегу никто еще не разобрался. Куда делся нексум? Почему бежали люди Ларса? Похоже, придется умирать одному.

Между тем Туммахойнен со своими воинами подошел к подножию бугра и закричал:

— Эй, Растус! Почему прячешься за нашими спинами? Где Ларс? Куда ты нас завел?

Растус встал так, чтобы Туммахойнен его видел. Он мог себе это позволить: ни у кого из воинов Тумахойнена он никогда не видел луков, только мечи и топоры.

— Откуда я знаю, где Ларс? — сказал Растус. — Спроси об этом его лучников. А я не собираюсь гибнуть из-за чужой дури. Еще вопрос, кто кого сюда завел.

— Ты собачье дерьмо, а не воин! — ярился Туммахойнен. — Предал при первой возможности! Обманул моего господина! Ты умрешь как свинья!

— Твой господин велел тебе слушаться меня.

— Велел — пока ты сам себя не раскроешь. Господин знает все твои подлые планы.

«Дубина!» — выругался про себя Растус. И, отступив, велел своим воинам стрелять.

Пока у них не закончились стрелы, ни один нелюдь не взошел на бугор. Растус сам уложил из лука с десяток. Туммахойнену стрелы были что медведю комары, но его воины такой выносливостью не обладали.

Когда воины Туммахойнена полезли на бугор со всех сторон, Растус помолился Солнцу, обнажил меч и приготовился умирать. Но тут он услышал крики со стороны реки. Вскоре закричали и его воины, готовившиеся встретить врага лицом к реке.

— Что там? — спросил он.

В ответ закричали:

— Легионеры!

— Ансельм!

— Император!

— Бар-р-р-ра!

Растус бросился на другую сторону бугра и увидел, что через устье реки перекинут деревянный мост, и по этому мосту переправляются имперские легионеры. Вся луговина перед переправой заполнена людьми в ламеллярных доспехах, и солнце играет на металле так, что глазам больно.

Растус застыл на месте. Не снится ли ему это? Уирка говорил, что у Ансельма несколько десятков человек. Врал, разумеется. В какую сторону — неясно, но скорее всего преуменьшал. Однако здесь были сотни человек. Что же они делали до сих пор, почему Ансельм никак их не использовал?

Воины Туммахойнена огибали бугор и спешили схватиться с так внезапно нагрянувшими врагами. И Растус испугался: вдруг Туммахойнен оставит его, вдруг падет не от его рук?

Но Туммахойнен в окружении своих воинов уже поднялся на склон. Его крепко сбитый отряд сшибся с людьми Растуса. На бугре сразу стало тесно.

— Костьми ложитесь, но дайте мне пробиться к этой твари, — сказал Растус тем, кто был рядом.

Но Туммахойнен и сам рвался к Растусу, и они сошлись лицом к лицу быстрее, чем Растус успел выбрать удобный момент. Сшиблись, и бились азартно, и Растусу казалось, что земля под ними накалилась. Рубились уже со всех сторон, и Растус знал, что это конец — и ему, и либертинам, и Ансельму. Он обливался потом, глох от криков, от перестука мечей, шалел от быстрых резких движений. Люди рядом падали как деревья под топорами — его люди. А он боялся не успеть, пропустить удар. Давно, наверное, с самых первых своих боев, он не трусил так отчаянно, не следил за каждым движением противников с таким напряжением.

Вот он достал Туммахойнена мечом, но тот, казалось, не заметил раны. Широкий разрез затянулся на глазах, осталась только прореха на куртке, и мех на ней слипся и блестел от черной крови. Мгновенное восстановление, недоступное и нобилям империи, даже таким, как Ансельм.

Тогда Растус бросился на врага очертя голову, держа меч обеими руками, острием вперед и вверх. Тяжелый клинок Арзрана взрезал ему живот, и Растус зарычал от невыносимой боли. Ему еще хватило сил вонзить меч Туммахойнену в основание шеи, под торчащий кадык. Растус дернул клинок на себя — и голова нелюдя наклонилась набок, как у порванной тряпичной куклы. Сам же Растус грохнулся ничком, на собственный щит, и ударился зубами об окованный металлом край.

Что с Туммахойненом? Неужели эта тварь жива?

Он еще смог перевалиться на спину, но сил подняться уже не было. Он видел, как ступают у его лица многочисленные ноги, как валятся рядом тела. Боль не давала ни крикнуть, ни вздохнуть, а всё длилась и длилась, и терпения уже никакого не осталось, он был раздавлен этой болью, превращен в ничтожную тварь, в зверя на бойне, а ей было всё равно. Она просто была.