Дети Солнца (СИ)

Что бы сейчас ни несла Уирка, видно было: не это для нее важно. Флавий не был бы врачом, если бы не узнал знакомых симптомов. Так, бывает, сыплют ругательствами, читают стихи, рассказывают не относящиеся к делу истории — только для того, чтобы отвлечься от боли, когда она невыносимо затянулась. Так он сам недавно разводил Ренату на взаимность — лишь бы не думать о близкой и неминуемой, как ему казалось, смерти. Уирка подыхает от тоски — и причина не во Флавии. Но открыта, готова говорить. Ее, пожалуй, и взять можно. Да, если и брать, то сейчас.

— Сейчас все вымотаны, Уирка. Всем нужен отдых. Рената огорчена не меньше тебя. У Сегестуса полно работы. Все думают, ты сильная. Так уж вышло, ты сама дала повод. Никто не придет. И я не уйду. С места не сдвинусь, пока ты тоже не пойдешь в дом. Разве я не понимаю? Уирка, я же твой нексум!

Флавий жалел врага. Ей бы сейчас поспать. Ее бы сейчас обнять, и укачивать, и втолковывать, что завтра всё будет по-другому, что это просто вечер, что нужно пережить только одну ночь.

А ведь с Магдой начиналось так же: в дурную для нее минуту Флавий просто-напросто не выпустил ее из комнаты. Удерживал голыми руками — откуда только сила взялась и храбрость? Потом они молчали о той ночи, но оба знали, что именно она связала их. Наутро Магда сказала: «Не знала, что ты так можешь». — «А я и не могу, — ответил Флавий. — Сам, без тебя, не могу».

— Знаешь, а Магде ты нравилась. Заочно, конечно. Я ей рассказывал. Если мы сейчас вместе сиганем в озеро, я-то найду кого надо, а ты найдешь ли? Ты горюешь о дяде, как горюют о нексумах. Растус был прав…

— Заткнись, — в безнадежном бесцветном голосе Флавий узнал собственную смертельную усталость. — Сердечная связь? Ну, где ты там? Было бы с чем связываться.

Полная сдача позиций — в стиле «на, подавись». Флавию стало обидно. Как может существовать на свете такой чудовищный эгоизм? Неужели проигрыш ему, Флавию, не достоин хотя бы жеманной ужимки, хотя бы видимости сопротивления? Ну для приличия?..

Флавий поднял руку, но дотронуться не решился. Просто рассматривал Уирку, не без досады отмечая, как мало приспособлена она для телесной любви. Широкие плечи, острые локти и коленки, топорщащиеся лопатки — вся врастопырку, и не притиснешь, не уколовшись. Такое знакомое тело. Как вмазать побольнее, знаешь, а вот как обнять?

— Когда Магда ушла… — начал он и запнулся, наткнувшись на взгляд, в котором испуг сочетался с острой жалостью. А! Наконец-то дошло! Наконец-то Уирка поняла, почему Флавий накинулся на нее у бани Гисли. — Да, мне тоже было больно, — продолжал Флавий. — Это ведь ты меня поймала. Понимаешь? Я сдавался тебе — когда вырубил у лодочного сарая. Я и сейчас в твоей власти. Помоги мне: я один, у меня нет опоры. Ты не приняла меня, но ведь и не выдала. Твой Ансельм ушел, не зная, как я взял тебя. Твои друзья не знают этого и не узнают, как я понимаю.

— Рената. Я молчу ради нее.

Голос звучит уверенно. Как смешно все они цепляются за самоотверженность. Как будто то, что сделано для другого, оправдано уже одним этим. И как смешно они все врут — и сами ведь в свое вранье верят.

— Нет, Уирка, ради себя. За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я совсем наивен?

Флавий чувствовал, что оборона продавливается, поддается. Для Уирки, только сегодня поверившей в гибель дяди, Флавий сейчас высветился целиком со всеми своими безумными мотивами. Теперь собственная боль утраты ложилась на нее грузом вины: ведь она посмела судить человека без учета его безумия. Флавий видел, что враг готов уступить — пусть из жалости и привычки не раздумывая откликаться на чужую боль, — и понимал, что сам готов предать в третий раз, в третий раз подвести и обмануть доверие — только бы выдернуть из отчаяния.

Уирка помолчала, потом начала другим тоном, очень медленно:

— Допустим, мы будем вместе. Но кто сказал, что на твоих условиях?

— О! — Флавий оскалился. Сейчас нарочитым цинизмом он прикрывал притворную нежность, за которой тоже что-то крылось. Он уже даже сам не знал — что. Дотянуться бы до этого тела. Просто дотянуться — и не получить за это по голове. — Выставляй свои. Я готов торговаться. Хочешь, чтобы я отказался от Ренаты?

— А смысл? Я — добыча, Рената — любовница.

Флавий протянул руку. Ладонь заскользила по Уиркиной рубашке от плеча до локтя.

— Ты… А что ты вообще знаешь о нексумной связи? Позволь мне показать. Это не больно. И от тебя ничего не потребуется.

Он потянулся к Уирке — и она шатнулась навстречу с тяжким всхлипом: брови сдвинуты, рот приоткрыт. Дальше всё случилось само собой. Головы у обоих съехали куда-то в светящийся туман. Они сами не заметили, как улеглись, обнявшись, на берегу. Флавий потянул Уирку подальше от края, под навес из ветвей.

— Ну, теперь ты знаешь свое место? — шепнул он.