Дети Солнца (СИ)

Кьяртан думал уже перебираться в постель, но тут его позвали к Моларису. Пришлось встряхнуться и надеть приготовленную на завтра дорожную одежду — сегодняшнюю, парадную, он отдал в стирку.

Моларис вызвал его в малую зале для совещаний — в ту, где на потолке была нарисована белая роза. Обычно Кьяртана туда не пускали. Зачем он сейчас командующему? Его уже хвалили сегодня — перед всеми. Теперь станут ругать — с глазу на глаз? А за что его ругать?

Кьяртан перестал гадать, как только увидел рядом с командиром Сегестуса, бывшего медика Ансельма. Тот сидел в неудобном жестком кресле у низкого столика, и перед ним даже чашки не стояло.

Вернувшись в империю после смерти патрона, Сегестус поселился в родном Медиолане, в собственном доме, и с головой ушел в дела. Говорили, что он никому не отказывает в помощи, даже отребью из текстильных мастерских. В казармы Сегестус за год ни разу не приходил.

Кьяртан поклонился и начальнику, и медику и уселся куда указали: чуть в стороне, на шаткую скамеечку. Чутьем полупьяного человека он отметил, что и Моларис, и его гость трезвы как стеклышки. Должно быть, поэтому оба выглядели такими несчастными.

Они молча глядели на Кьяртана, пока он не почувствовал себя неловко.

— Добрый вечер! — сказал Кьятран Сегестусу, потому что надо же было что-то сказать. — Как поживаете? Вы видели Ренату?

— Ренату? — переспросил Сегестус. — Видел, а как же! — и после запинки добавил: — У нее всё хорошо.

Как-то так он это сказал, что Кьяртану не захотелось продолжать разговор. О чем спрашивать? Как у нее с Флавием?

Сегестус крякнул в кулак и посмотрел на Молариса:

— Ну вот, в присутствии молодого человека я и начну, пожалуй. Я сегодня говорил с Уиркой. И не узнал ее. Вы, Моларис, взяли на себя ответственность за родную кровь Ансельма. Я понимаю, с ней трудно. Но почему такая странная форма обучения? И какой смысл в таких частых метаморфозах? Вы пытаетесь сейчас, немедленно сделать из нее атлета? Но вы же не подстегиваете ее естественный рост, вы его сбиваете, извращаете развитие. Если уж идти на метаморфоз, то лет через пять, когда тело полностью сформируется. Вы, может быть, забыли, что я полтора года назад практически полностью пересоздал ее — на коленке. Она еще от этого не оправилась, а вы наворотили сверху не пойми чего. Ну, не сделаете вы из нее за год сильного бойца. Она у вас просто надорвется.

Кьяртан хотел спросить Сегестуса: «Что же вы не появлялись всё это время, если так заботитесь о родичах Ансельма?» Но удержался. Он помнил, как Сегестус пытался поговорить с Уиркой.

Было это еще в Скогаре, когда все узнали о гибели Ансельма. Уирка была сама не своя. С наступлением темноты исчезла, а утром вернулась в дом Ларса вместе с Флавием.

Флавий за ту ночь преобразился: в нем появилась завидная легкость, он не ходил — он занимался любовью с окружающим пространством. Пространство блаженствовало. Лучи благосклонности мерзавец направлял сразу на всех. Кьяртан и на себе ощущал действие этого обаяния — тревожащего как тепло и свет, липкого как грязь.

Ночью Уирка и Флавий подрались — да так, что чуть не разнесли Ларсу дом. Кьяртан подоспел уже к концу драки. Спросонок он решил, что вломились враги. Всё, что могло разбиться, было разбито. В дверях лежала разломанная на три части столешница — швырнуть ее вот так мог кто-нибудь вроде Туммахойнена. Однако никаких врагов не наблюдалось.

Люди Ларса, ворча, устраивались спать. Моларис, бледный, осунувшийся, разговаривал с хозяином. Флавий и Уирка сидели рядышком посреди разгрома и тихо, без энтузиазма переругивались. Оба были изрядно помяты, Уирка держала правую руку на коленях, в ее ладони, как в чашке, собралась кровь — просачивалась сквозь пальцы, пятнала штаны. Рукав был разрезан, в прорехе под кровавым лоскутом виднелась широкая царапина на предплечье.

Кьяртан уволок Уирку на лавку у дальнего очага, и там Сегестус зашил ей рану, наложил повязку, а потом принес кувшин крепкого меда:

— Вот что. Сейчас мы напьемся вдрызг, и ты всё расскажешь. Эту одержимость можно выпустить наружу, если с кем-нибудь поговорить. По себе знаю. Выговоришься — будет легче. Я готов слушать хоть до утра. С места не сдвинусь, пока не закончишь.

Но Уирка беседовать отказалась. Выглядела она неважно: пустой взгляд, ровный неживой голос.

— Прости. Прогорела, думать не хочу, не то что говорить.

Сегестус, наверное, уже и сам видел, что бесполезно, но настаивал, грозил, что выпьет всё один, и в конце концов бросил кувшин себе под ноги. Кувшин, хлюпнув, раскололся, мед плеснул Сегестусу на ноги. Уирка аккуратно убрала в ножны кинжал, который как будто сам прыгнул ей в руку.

— Ну, выпью я. Ну, а толку? Как думаешь, много стоит разведчица, если ее развозит с выпивки? Ты мне можешь помочь. Возьми под опеку Флавия. Пусть работает с тобой. А то куда его деть?

Сегестус тряхнул головой:

— Само собой. Конечно. Разумеется. На кого его еще вешать — он же врач. Присмотрю за твоей… половиной, так уж и быть. Но… Ты сама не справишься. Взгляни на себя: тебе мало? Дальше будет только хуже.