Дети Солнца (СИ)

Резвушка прикрыла глаза и мелко вздрагивала. Квинтус, который должен был в этом слиянии представлять похоть, тяжело дышал, водил помутневшими глазами из стороны в сторону и часто встряхивал головой. Слуги тащили его к ложу, на котором ждала его будущая половина, но он уперся как баран.

— Квинтусу подмешали то же, что и моему нексуму? — шепотом спросил Флавий у Ларция, договорив ритуальные слова.

— А? Да. Средство, между прочим, прекрасное.

— Вы сами тоже это приняли? — Флавий знал от доктора, что так и есть, да и интуиция шептала о том же, но он хотел услышать подтверждение от Ларция.

— Ну да. Я без этого, считай, и не совокупляюсь. Противно. Но что он делает, дурак? Похоже, ничего на этот раз не выйдет…

Квинтус забился в руках слуг и зарычал. Он теперь не просто упирался, он рвался прочь из комнаты.

— Направьте его, — приказал Ларций Флавию.

— Может, мне за него еще ее оприходовать? — огрызнулся Флавий.

Ларций скривил рот и направился к Квинтусу:

— Милейший, не дурите. Что вы имеете против слияния с этой особой?

Флавий — дурак дураком — ждал у столика с сосудом в руках. В сосуде набухали от Крови Солнца браслеты-медиаторы.

Резвушка между тем заелозила по кровати и застонала — глухо, сквозь зубы. Ларций отвернулся от Квинтуса и впился в нее взглядом. Зрачки его расширились во всю радужку, ноздри дрожали.

— Сколько она продержится? — спросил Флавий у доктора, который по-прежнему сидел за шторой с таким видом, как будто всё происходящее его не касается.

— Точно не скажу, — ответил доктор. — У каждого свой болевой порог.

Флавий посмотрел в чашу — Крови Солнца в ней не было, и медиаторы лежали раздувшиеся, влажные. Что ж, пора начинать.

Флавий вынул браслет — серебро было теплым и отвратительно мягким. Он наденет нексумящимся медиаторы, выполнит долг жреца, а дальше пусть хоть санитары Ларция силой сводят их друг с другом. Так, кто сначала? Пусть будет Резвушка.

Флавий сделал шаг и застыл с браслетом в руках, потому что услышал голос Уирки — пьяный, как будто смазанный, и сумасбродно-веселый:

— Что ж ты трусишь, несостоявшийся вояка? Ты ведь за этим лез в нобили? Кем ты был раньше? Кто твой отец — брадобрей или содержатель трактира?

Квинтус стряхнул с себя слуг, как лось стряхивает висящих на нем собак, и пошел на Уирку, сжимая кулаки.

— Будьте вы прокляты, паршивцы! — рычал он. — Зачем быть одним из вас, конченые вы твари?

Слуги хватали его за одежду, за руки, повисали на нем, но он ломился вперед, красный, растрепанный, и круглое красивое лицо его пылало гневом.

— Жрец Маркус обещал тебе другое? — издевалась Уирка. Она не пыталась вырваться из рук своих санитаров. Наоборот, расслабилась, откинулась на крепкое плечо и, глядя на Квинтуса, спрашивала: — Маркус не казался конченой тварью? Когда предлагал тебе преступление? Когда предлагал посвящение? Ты ведь даже не нобиль, Квинтус.

— Маркус врал! — закричал Квинтус, сражая заступившего ему путь слугу ударом под дых. — Он бросил меня здесь, с вами!

Он добрался до Уирки и замахнулся для удара. Уирка поморщилась, и вместе с ним невольно поморщился Флавий. Но Квинтус вдруг остановился:

— Толку-то? Разобьешь тебе морду — а она через день-два восстановится.

— Ты теперь такой же, — сказала ему Уирка.

Тогда Квинтус бросился на нее по-бычьи, вперед головой, с таким напором, что выдавил из комнаты и Уирку, и ее санитаров. За ними выбежали слуги. В комнате сразу стало тихо, а коридор наполнился шумом: оттуда слышались вопли, кряхтение, хриплое дыхание. Кого-то впечатали в стену, кто-то свалился на пол.

— Доктор, что вы смотрите? Зовите людей. Обоих устранить — быстро! — распорядившись так, Ларций встретился взглядом с Флавием и изменил тон: — Уирку заприте. Квинтусу — снотворное. Я потом решу, что с ним делать.

Маленький доктор выбрался из своего угла, подошел к двери, выглянул и тут же захлопнул ее.

У Флавия мелькали перед глазами красные пятна, а в теле вспыхивала боль от тумаков, достающихся нексуму.

Немного придя в себя, он обнаружил, что до сих пор держит в руке браслет-медиатор. Надо же, сколько Крови Солнца пропало зря!

Резвушка вдруг захрипела и забилась так, что затряслось ложе. Потом так же внезапно застыла, тяжело дыша. Что ж, пора унять ее боль. Эксперимент полностью провалился. Да и был ли это эксперимент? Больше похоже на злую шутку.

Флавий вернулся к столику, опустил браслет в чашу и взял сосуд с приготовленным маковым отваром.

Склонился над ложем — и в расширившихся глазах Резвушки ему почудилась радость.

— Доктор Флавий… Слава богам! Помогите мне…

Тут голос ее перешел в непрерывный хрип. Флавий отступил. Теперь всё лицо Резвушки, казалось, состояло из раскрытого рта с растянутыми до предела трясущимися губами. Тело ее часто и неритмично колотилось о кровать: ремни не давали агонии развернуть соответствующую амплитуду движений. Флавий слышал, как ухают доски под слоем матраса.

Он поставил сосуд на стол — стук донышка донесся как будто из другого мира.

Он опоздал. Девочка оказалась слишком нежной.

Флавий оглянулся на Ларция — тот смотрел на Резвушку, задумчиво постукивая пальцами по губам.