Децимация

Иван по пути к Дарье, – так звали его возлюбленную, забежал в магазин, купил конфет и двинулся в сторону эмалировочного завода. Минут через десять он подошел к маленькому домику на склоне пологого ярка и постучал в маленькое, обмазанное по бокам глиной окно. Скрипнула дверь, и в сумерках послышался женский голос:

– Кто там?

– Я, Иван.

– Заходи.

Иван зашел в низенькую комнатку и, не раздеваясь, спросил:

– Сын дома? Отдай ему конфеты.

Дарья позвала сына, сунула ему пару конфет и приказала:

– Иди на улицу, поиграй с ребятами и конфеты съешь.

Мальчуган стал послушно одеваться и в фуфайчонке выскочил на двор.

– Иди быстрей сюда, – шептала Дарья, снимая с себя платье. – А то на улице холодно, и сын быстро вернется. Не мог прийти попозже, когда он заснет.

– Я завтра уезжаю, – раздеваясь, шепотом ответил Иван. – На неделю, а может, дней на десять. Еле вырвался сейчас к тебе.

– У-у, как тебя долго не будет!

– Я тебе оставлю денег, прикупай что-нибудь на базаре.

– Хорошо, – повеселевшим голосом сказала Дарья. – Сам знаешь, как трудно жить без мужика.

Иван подошел к кровати и цепкие руки с горячими ладонями обхватили его, и он в ответ крепко обнял ее. Час спустя он возвращался домой. Надо было торопиться, наступал комендантский час. «Что меня тянет к ней?» – думая Иван, но не мог дать ответа.

Дома Павлина готовилась ко сну, дочка спала. Жена молча встретила Ивана и удалилась в спальню, не поинтересовавшись, где он был весь вечер. Поев, Иван прошел в спальню и скользнул под одеяло к жене. Чувствуя в душе себя виноватым, он осторожно обнял жену.

– Ты завтра уезжаешь? – спросила она.

– Да, – Иван обнял ее за располневшую грудь.

Она отвечала ленивыми, бесстрастными движениями. «Проснись ты, корова! – со злостью подумал Иван. – Все равно ей – здесь я или нет». Он резко и грубо повернул ее к себе.

– Щас, Вань… – отозвалась Павлина.

И тут до Ивана дошло, почему его манит к Дарье – она знает, как и чем увлечь мужчину.

26

Петра, ввиду того, что паровоз находился на ремонте, мобилизовали для несения службы в отряд красногвардейцев. За это выдавались продовольственные карточки. Дежурил он в основном днем, изредка по вечерам. Однажды вечером его вместе с другими дружинниками направили в тюрьму для сопровождения арестованных. В тюрьме их встретил человек в кожаной куртке, назвавшийся Нахимским. Его заместителем был Иваненко. С ними было около десятка красногвардейцев. Им объявили, что они должны отвести арестованных в другое место. Эти арестованные были из отряда Чернецова, наконец-то разбитого красными возле станции Каменская. Часть казаков попала в плен, сам Чернецов был зарублен в плену, а часть отряда разбежалась, и некоторые из них добрались до Луганска, где и были арестованы. Другие оставшиеся в живых скрывались в степи.

Вскоре вывели арестованных. Грязные, оборванные, без теплой верхней одежды, они представляли собой жалкое зрелище. Более хорошие вещи забрала себе охрана, другие пришлось оставить в камерах уголовникам, которые давали за них кусок хлеба. Некоторые из арестованных были ранены, и их грязные, с засохшей кровью повязки пристали к телу и превратились в одно общее с ним. Потом вывели еще группу людей, и Нахимский громко сказал:

– Наша местная контрреволюция.

Арестованных набралось человек двадцать пять, и Петр понял, почему их вызвали в тюрьму – охраны у Нахимского явно не хватало. Часть его отряда находилась на кладбище. Нахимский смотрел на арестованных черными, блестящими от бессонницы и злости глазами. Потом, вытащив из кобуры наган, скомандовал, чтобы арестованных выводили во двор. Там построили по четверо в шеренгу и двинулись по улице. Петр смотрел на них и думал: «Куда их ведут?» Хотя морозы за последние дни ослабли, но зима есть зима, и арестованные шли молча, съежившись от холода, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.

Когда подошли к Преображенскому собору и повернули налево в гору, среди арестованных началось волнение: «Куда нас ведут? К Гусиновскому кладбищу!!»

Нахимский, размахивая наганом, закричал:

– Тихо! Замолчать!

Но ропот нарастал:

– Объясните, нас переводят в другое место или в суд ведут?

– Требуем суда! – закричал молоденький арестованный, видимо, гимназист старшего класса.

– Убью, гада, если еще слово скажешь! – закричал на него Иваненко и штыком винтовки уперся в спину гимназиста. Тот замолк.

Но волнение среди арестованных продолжалось. Слышался шепот и долетали отдельные фразы:

– На расстрел ведут. Убивать будут…

Здоровенный казачина с окровавленной повязкой на голове, заменявшей ему шапку, вдруг закричал диким голосом:

– Братцы! Да нас расстреливать хочуть! Разбегайся!

И неожиданно, оттолкнув дружинника, бросился бежать в обратную сторону. Петр растерянно смотрел, как Нахимский, вскинув руку, выстрелил, и казачина, не успев пробежать и десяти шагов, рухнул на снег. Но это отвлекло внимание от других арестованных, и часть из них бросилась врассыпную.

– Стреляй в них! – бешено горя глазами, кричал Нахимский.

Раздались выстрелы, и в свете луны было видно, как падают люди, и темно-красные пятна крови разливаются по снегу.