Децимация

– Лови их! За ними! – кричал Нахимский, размахивая наганом. – Иваненко, беги за остальными, а вы охраняйте этих! Всем лечь! – и он бросился вверх по улице за двумя убегающими.

Иваненко и Петр так же за двумя арестованными побежали обратно к Преображенскому собору. Ворота в церковную ограду были заперты, и первый убегающий, быстро перепрыгнув забор, побежал к зданию и стал стучаться в дверь церкви. Второй казак, с перевязанной рукой, никак не мог перелезть через забор. Тогда, обернувшись к подбегавшим и оскалившись на Иваненко, он захохотал хрипло, не по-человечески:

– Убью, гад! Назад! – кричал Иваненко, приставив винтовку к полуголой из-за рваной рубахи груди казака. – Назад, сука!

Казак еще громче, каким-то горловым звуком, хохотнул и бросился то ли на Иваненко, то ли на штык винтовки, который вошел в его тело. А Иваненко еще и выстрелил. Казак свалился на разметенную от снега дорожку. Иваненко, выдернув штык из груди казака и не оглядываясь на него, полез через забор и побежал к церкви, куда безуспешно стучался второй арестованный. В окошке появился свет каганца, – церковный сторож шел открывать дверь. Но Иваненко, а за ним и Петр, перелезший через забор, подбегали к дверям церкви. Дверь со скрипом стала отворяться, и беглец хотел туда вбежать, но буквально с трех метров Иваненко, успевший перезарядить винтовку, нажал на спусковой крючок. Бежавший, – а это был молодой гимназист, схватившись за дверь, стал падать вовнутрь здания, ускоряя открывание двери. Иваненко, выругавшись, закричал на Петра, сгоняя на нем еще не все растраченное зло:

– Ты что, не мог быстрее бежать к нему, пока я с тем расправлялся?!

Но Петр не смог ничего ответить. Он впервые в жизни участвовал в убийстве людей. Растерянный, он дрожал от страха и возбуждения.

– Я… я… – пытался что-то сказать Петр.

– Я! Я! – передразнил его Иваненко. – Он бы сейчас юркнул в церковь, а там поминай, как звали, никогда бы не нашли.

Сторож церкви, старый с большой седой бородой монах, вышел и, увидев убитого, сурово произнес:

– Пошто кровь пролили в христьянском храме? Не по-божески.

– Заткнись, дед! – крикнул в ответ Иваненко. – А ты не трясись! – обратился он к Петру. – Помоги нам дед вынести его отсюда!

Но монах, не двигался с места, снова спросил:

– Пошто на виду у Бога человека убили? Чи вы антихристы? Не знаете, што Богом не положено кровь проливать в его обители?

– Заткнись, дед! Мы ж прикончили его не в алтаре, а во дворе. Видишь?

– Двор – тоже Божья обитель. Шо вы деете с людьми? Ведь Христос сказал: «Исполнитесь добра и живите в мире между собой». А вы?

– Замолкни, дед, а то я с тобой поговорю не здесь, а в другом месте! Бери его за ноги и потащили. Быстрей! – приказал Петру Иваненко.

Тот дрожащими руками взял одну ногу убитого, Иваненко вторую – и они потащили тело к воротам. Монах шел за ними со связкой ключей в руках. Он молча открыл замок на воротах и, увидев еще одного убитого, от горячей крови которого вился при лунном свете туман, отшатнулся и перекрестился. Закрыв ворота, он взял лопату и стал соскребывать замерзающую кровь в кучки, бормоча себе под нос:

– Прав Иисус, сказавший: «Восстанет народ против народа и царства против царства, в различных местах будут землетрясения, и наступит голод. Это будет подобно родовым мукам».

К ним подбежал Нахимский. Слюна блеклыми блестками висела на его бородке:

– Всех взяли?

– Убили двоих.

– А там несколько человек успели шугануть в проулки. Не поймали!

– Видишь, мой напарник оказался слаб. Могли б взять живьем, а пришлось прикончить, чтоб не убежали.

Нахимский распорядился, чтобы тащили и убитого от ворот. Когда посчитали всех – живых и мертвых арестованных – оказалось, что не хватает пятерых человек. Нахимский матерился вслух, но искать других в темноте не представлялось возможным, и они пошли к кладбищу. Могила была уже вырыта, но не глубоко, видимо, не хватило времени, а может, и желания. Четверых убитых сразу же бросили в могилу. Остальным приказали выстроиться у могилы в шеренгу. Люди не могли понять, что к чему, и с ужасом смотрели друг на друга и на своих палачей, ища ответа.

– Кто хочет стрелять в них? – обратился Нахимский к красногвардейцам.

Но пока никто не выражал желания. Наконец мужик с красной повязкой на рукаве ответил:

– Давай я.

– Кто такой?

– Да мало ли кто. В этой тюрьме был не раз, да и в других тоже. Не впервой мне кончать с такими, – он небрежно кивнул на стоящих у ямы. – Давай пулемет.

Он лег за пулемет, и морозную тишь прорезал сочный треск очереди. Когда все упали, он прошелся очередью по лежащим, – для верности, взрыхляя землю со снегом, потом удовлетворенно встал.

– Вот и все.

Петра от этой сцены стошнило и, припав к корявому деревцу, он стал выворачивать из себя не столько пищу, сколько желудочную боль. Мужик посмотрел на него снисходительно:

– Не привыкший… ну, давай закопаем?

Нахимский, который замерз и устал, хотел побыстрее покинуть кладбище, поэтому сказал:

– Утром пришлем других, они закопают.