Децимация

Эльвира Фишзон и Дмитрий Бард прибыли в Киев как раз в это самое горячее время. Эльвира поселилась на Подоле, в черте еврейской оседлости, у знакомых. Барду местный комитет определил место жительства на Большой Житомирской, в семье одного из большевиков. Но квартирка была мала, и Барду приходилось спать в маленьком коридорчике, стеснив и без того небольшие жизненные условия хозяев. Все было бы неплохо, и эти условия удовлетворяли Барда, но он не мог переносить постоянные вечерние перебранки супругов. В конечном счете, Эльвира жила не так далеко от него, и он стал по вечерам все больше времени проводить у нее, в ее маленькой комнатке, больше похожей на чулан. Днем они вместе ходили по заводам и военным частям, беседовали с рабочими и солдатами. Если имелись, – раздавали газеты и листовки большевиков. Однажды вечером, когда Бард возвращался от Эльвиры домой, на середине Андреевского спуска его встретили двое подозрительных мужчин. А вечерние улицы Киева в это время были всегда пустынны. Обыватели боялись появляться на них в вечернее время. Встречные без обиняков предложили Барду отдать им деньги и еще что-нибудь ценное. Тот попытался сопротивляться, но, получив сильный удар в челюсть, сбивший его с ног, а потом еще несколько ударов, вынужден был расстаться не только с небольшим количеством денег, но еще и с довольно приличным полупальто. Бард кой-как доплелся до своей квартиры, хозяйка помогла обмыться, а наутро нашла ему драный ватник. Когда его в этом одеянии увидела Эльвира, то не знала – то ли ей смеяться, то ли плакать, а разбитое лицо Барда все-таки заставило ее пустить небольшую слезу. Бард рассказал ей, потом другим товарищам, что произошло, и повторял – жаль, мол, что у него не было револьвера, а то бы он налетчикам показал… в тот же день товарищи помогли Барду приобрести поношенное, но еще добротное драповое пальто, которое раньше, видимо, носил мелкий буржуй. В тот же день, вечером, когда он сидел в комнатке Эльвиры, та, посмотрев на окошечко, сказала:

– Уже темно… – но не прибавила как обычно, что Барду пора идти домой.

Он внутренне сжался. Ему не хотелось идти к себе по темноте. Эльвира, понимая его состояние, предложила:

– Куда уж тебе идти, оставайся ночевать здесь.

Бард, осмотрев тесную комнатку, голосом, дрожащим от предчувствия необычного, произнес:

– А где ж я буду спать?

– Митя. Мы будем спать на одной кровати… – она также растерянно улыбнулась своим словам. – Ты худой, я тоже пока не толстая – поместимся. А вообще, от судьбы, видимо, не уйти… я к тебе привыкла… ты все же хороший, добрый… к жизни неприспособленный. Тебе нужна жена-поводырь. Вот ею и буду я. А может, я тебя люблю… сейчас война, что дальше будет – неизвестно. Можно не узнать ни любви, ни вообще – жизни…

Бард, задохнувшись от волнения, обнял ее, прислонил свое лицо к ее груди и прерывисто прошептал:

– Ты… тоже хорошая… и я люблю тебя… Эля…

Он поднял голову, нашел своими дрожащими губами ее полные губы и осторожно, как можно более нежно, поцеловал.

Так они стали мужем и женой, – что, собственно говоря, было обычным явлением у революционеров – без официального брака. Идеи, вроде бы, объединяют людей, делают их ближе к друг другу, но только физиология организма требует природного удовлетворения и настоящей близости.

Утром, когда они, усталые и не выспавшиеся, лежали на узкой кровати, Эльвира, нежно проводя пальцами по его бровям, носу, губам, произнесла:

– Вот, мы теперь муж и жена. Как узнает отец об этом и кто у меня муж – не знаю, что со мной сделает. Он хотел, чтобы мой муж тоже был евреем, имел состояние и положение, чтобы свадьба состоялась согласно наших законов, и жених обязательно вслух зачитал кетубу, а мы стояли под хупой, и жених обязательно разбил бы на счастье стакан.

– Что это ты говоришь?

– Просто думаю, что все хорошо делать по обряду, красиво… – она вздохнула. – Но сейчас не время для красочных обрядов… да и пора ломать их. Революция сделала нас равными – женщин с мужчинами, а евреев – с другими народами. Раньше, если бы мой отец узнал, что я вот так просто вышла замуж, он бы извел меня и всю мою семью со света. А меня бы еще и проклял, что ты не произнес кетубы.

– Что это за непонятное слово ты все время говоришь?

– Это твоя клятва мне на уважение, верность, содержание. Уважение и верность ты, конечно, мне пообещаешь. А какое у тебя содержание? Его просто нет. Ну и не надо. Вместе его создадим. Не надо нам унижающих традиций. Многие наши товарищи живут без брака, чтобы он не мешал революционной борьбе. Так будем и мы жить. Согласен?

– Да, да! – чуть ли не клятвенно произнес Бард.

Позже Эльвира приготовила завтрак на кухне. О чем-то на своем языке говорила с хозяйкой. Бард слышал, как хозяйка что-то ядовитое выговаривала Эльвире. Когда Бард прошел на кухню и сел за стол завтракать, хозяйка, зло блестя глазами, налив им маленькие рюмки красного вина, по-змеиному прокартавила поздравление:

– Лехаим! Лехаим!