Децимация

– Было так, – возразил Бард, – что бедняк не мог себя прокормить. Сейчас ему дали землю и он не только себя прокормит, но и всю страну. Понятно вам?

Самойловский молчал. Он злился на себя, что не сдержался и сказал лишнее этим людям, и решил прояснить свои слова:

– Я хотел сказать, что товарный хлеб, то есть на продажу, дают крупные хозяйства. Вы можете взять всю землю и отдать ее крестьянам, но даже эти участки являются маленькими для того, чтобы накормить города и народ. Для этого нужны крупные, специализированные хозяйства. Надо торговать не десятками пудов, а сотнями тысяч. Надо организовать сельское хозяйство, как в Германии… или хотя бы как в Америке. Тогда русский народ прокормит полмира.

– Так ты, барин, хочешь, чтобы богатые богатели, а нищие и крестьяне беднели, – ответил Портянкии. – Чтобы все осталось по-старому. Так?

– Нет, не так, – устало, как от бессмысленных назойливых мух, отмахнулся от них Самойловский. – Я думаю о том, как бы правильно организовать сельское хозяйство.

– Вы правильно говорите, – вмешалась в разговор Эльвира, гревшаяся у печки. – Мы отдаем землю крестьянам с тем, чтобы они потом объединились в коллективные хозяйства. И там крестьяне будут равны, и смогут давать больше зерна, чем помещичьи хозяйства. Энергии у свободного человека намного больше, чем у подневольного, и их равенство станет основой добросовестного труда. Мы сделаем всех людей, а не только одиночек, счастливыми! – увлеченно закончила Эльвира.

Бард снова, как когда-то отметил: «Когда она так говорит, она просто прекрасна».

Но на Самойловского ее слова не произвели особенного впечатления. Он криво усмехнулся в усы:

– Я вижу, что вы все из города. Я вам скажу как человек, всю жизнь имеющий дело с землей…

– Не человек, а кровопийца-помещик! – оборвал его Портянкин.

– Пусть будет так, – согласился Самойловский. – Земля не терпит равенства, она живет по законам любви, где каждый выбирает лучшего, но не равного. Чем больше ее любит земледелец, тем больше и ее любовь к нему. Вы – молодые люди, это вам должно быть понятно не головой, а сердцем. Так и землю надо любить сердцем, бессознательно. Вы хотите ей привить разумную любовь. А ее надо любить нежнее, чем любимого и любимую, – видимо, Самойловский определил взаимоотношения между Фишзон и Бардом. – Осыпать ее нежными словами – и тогда она отдаст своему хозяину все, что имеет, даже более того. При всеобщем равенстве ей некого будет любить, некого выбрать для себя, не будет ей достойного хозяина. Она будет, как дешевая девка – давать всем понемногу, лишь бы от нее быстрее отвязались, не мучил бы ее каждый из равных. Земля – как душа, может любить одного, а не сразу всех. Ей нужен один любимец и имя его – хозяин. Не забывайте, молодые революционеры, город и деревня у нас в России, в отличие от Европы – две совершенно разные души, и они еще не слились воедино. Новая власть хочет поломать душу деревни революционно, не дожидаясь, что через определенное время, – а это пройдет много лет, – они должны сами слиться своими душами, и наступит гармония, как в других странах. Вы можете сделать так, что деревня и город будут существовать раздельно, а это опасно для обоих. Даже если у всех будут клочки земли, то рано или поздно кто-то будет их скупать – и снова появятся крупные хозяева на земле. Не все люди могут и хотят работать хорошо.

Самойловский устало замолчал. Портянкин резко встал из-за стола:

– Ты, контра, считаешь, что все будет по-твоему. Буржуйские песни поешь, феодальные басни рассказываешь! В расход, к Духонину! А ну, вставай, пошли во двор.

Портянкин взял винтовку. Самойловский молча встал. Но вмешалась Эльвира:

– Товарищ Портянкин! Не устраивай самосуд. Сам вызвал этот разговор, а теперь хочешь суд свершить. Остынь!

– А тебя я не собираюсь слушать! – рявкнул Портянкин. – У тебя, как и у него, буржуйская кровь. И тебе его становится жалко как классового друга!

– Классового? Это ты мне говоришь?! Да я в революционерах со школьных лет! А ты влез в революцию, когда советская власть пришла! Оставь его! Приедет Сергей, я ему все расскажу! Он тебя за самоуправство сразу же к стенке поставит! Понял?!

При упоминании Сергея Портянкин остыл. Он его уважал как бойца и как человека.

– Ладно. Давай запрем его в холодную, а потом разберемся. Но ты, товарищ Фишзон, поступаешь не по-революционному.

– Спасибо, барышня, – поблагодарил ее Самойловский, когда его запирали в чулан.

Тем временем Загубиголова и селяне хлеб в амбаре имения поделили, но всем не досталось – оказалось мало. Тогда голова сельрады прошелся по домам куркулей и приказал каждому из них привезти немедленно хлеб в совет, чтобы этим хлебом оделить остальных. На возражения он отвечал, что, если они не сдадут добровольно, то он придет в красноармейцами и заберет все. Его неожиданно бурная деятельность в течение дня вызвала к нему всеобщую ненависть.