Децимация

Эту сбивчивую часть речи, выпадающую из общего контекста, он произнес неуверенно и вяло, а потом снова стал благодарить союзников за освобождение их от московского ига и закончил, что он часто делал, латинской крылатой фразой: «Officii fructus, ipsum officium est» («Вознаграждением за оказанную услугу является сама услуга»).

Немцы стали перешептываться, как перевести эту фразу, и, узнав ее содержание, позволили себе улыбнуться. Винниченко не понял этого выражения и с сожалением смотрел на украинскую делегацию. Премьер-министр Голубович краснел от удовольствия, явно наслаждаясь свершаемой процедурой и тем, что ему тоже придется подписать документ, – его подпись навечно попадет в историю и сохранится в архивах. Порш стоял по стойке смирно и по его поведению было незаметно, что он хочет сказать немцам что-то резкое, в чем несколько часов назад клялся в разговоре с Винниченко, и тот с презрением смотрел на Порша: «Умеет говорить правду по за углами, постельный герой!».

Слово предоставили послу Австро-Венгрии графу Форгачу. Он также поклялся в вечной дружбе с Украиной, но потом сказал, видимо, в ответ на неосторожные слова Грушевского о поставках товаров на Украину:

– Конечно, справедливо, что необходим товарообмен, но доставка готовых продуктов сельского хозяйства – вещь совсем другая, чем доставка товаров, которые еще надо изготовить. Мы уже помогли Украине военной силой. Хотя кровь и жизнь наших солдат ни в коем случае не может быть товаром для обмена, но этой помощи Украина не должна забывать при подписании торговых договоров.

И посол Австро-Венгрии сурово посмотрел на украинскую делегацию. Потом перешли к процедуре подписания. С германской стороны подписывал генерал-фельдмаршал Эйхгорн – командующий немецкими войсками на Украине, с украинской – Грушевский, – голова Центральной рады.

Винниченко читал данный ему, размноженный немцами рабочий экземпляр: «…зерно до 31 июля 1918 г. поставить 60 миллионов пудов. Украинское правительство приложит все старания увеличить, насколько возможно, установленное количество поставки… яиц – 400 миллионов штук. Украинское правительство приложит старания повысить доставку до 500 миллионов штук… украинское правительство обязуется доставить центральным державам 2750 тысяч пудов живого веса рогатого скота. Минимум живой вес отдельной штуки – 15 пудов… картофеля… масла растительного… овощей…».

«Все расписано с немецкой педантичностью, – подумал Винниченко, – указаны даже овощи. Но откуда же все это взять? Почти четыре года войны разорили крестьянство. Неужели нет реально мыслящих людей в раде? Это ужасно! Это грабеж! За такой короткий срок столько продовольствия не соберешь. Терпи, украинец! Мы, твои возродители, тебе это устроили. Терпи! – думал с грустью Винниченко. – Смотри, украинец, договор подписан от имени правительства, а не государства. Нас немцы даже не считают державой – так, германская провинция с местным правительством. Терпи, брат украинец, тебе всё это отдавать чужому дяде».

Перешли к валютным соглашениям. Украинский карбованец устанавливался в два раза дороже немецкой марки. Члены украинской делегации выглядели в этот момент гордо. Как никак, а карбованец сильнее марки. Но никому из них в голову не приходило то, что в этом году в Германии стало так много марок, как никогда еще не было, и планировалось выпустить еще больше. Вот их и должны были скупать украинцы, не надеясь на прочность своей валюты – марки все же лучше, чем карбованцы. Национальная гордость еще более разрослась, когда украинское правительство подписало соглашение о предоставлении Германии – самой Германии! – оккупировавшей пол-Европы, кредита на 200 миллионов карбованцев для того, чтобы она закупила за украинские деньги у украинских же селян хлеб. Конечно же, не все время Германии помогать Украине, должна и она помочь союзнику, а он после победы возвратит долг, да еще с процентами.

Винниченко смотрел на довольные лица всех сторон. Порш осклабился в подобострастной улыбке, Голубович искрился счастьем – он подписал валютный договор. Ему также дозволили поставить свою подпись под документом, где Украина обязывалась без согласия союзников не продавать хлеб другим державам. Фельдмаршал Эйхгорн отложил в сторону вечную ручку и долго жал руку Грушевскому, потом ему жали руку другие генералы и послы, а он краснел от смущения. Эйхгорн пригласил присутствующих в соседний зал, где был накрыт торжественный стол.