Децимация

На следующий день открытие съезда советов было отложено на вечер. Обстановка была накалена до предела. Днем состоялось заседание большевиков киевского областного совета. Вопрос стоял о том – открывать работу съезда или нет. Ясно было видно, что представителей Центральной рады будет больше, чем делегатов советов. Лишить их незаконных мандатов не представлялось возможным. Но и откладывать работу съезда было нельзя. Обе силы готовились к схватке на съезде. Опасность состояла в том, что почти все делегаты были вооружены, а это могло иметь печальные последствия. Это понимали все. Оттого в зале Купеческого собрания было жарко и напряженно. Все места были заняты. На хорах, вместе делегатами, сидела заинтересованная публика. Сергей, вместе с Бардом и Эльвирой, находились в левой стороне партера, – места делегатов от советов. Правую сторону и центр занимали солдаты-сичевики и украинская интеллигенция. Рабочих и крестьян было немного. Раздавались пьяные выкрики возбужденных делегатов.

Кабинет Центральной рады в полном составе стоял за кулисами, готовый выйти на сцену. Винниченко мучился сомнениями – правильно ли они сделают, если займут без голосования весь президиум? И он тихо спросил Грушевского:

– Может, подождем избрания президиума?

Тот неодобрительно взглянул на него и ответил:

– Мы ж договорились не давать никакой инициативы советам. Мы должны быть всегда впереди других. Будьте последовательными и настойчивыми.

И Винниченко понял, что Грушевский от своей линии не отступит.

Обе силы вышли из-за кулис сцены одновременно. Большевик Затонский был уполномочен организационным бюро открыть съезд. Но на сцену вышли все члены Центральной рады: Грушевский, Винниченко, Петлюра, Порш, Стасюк… и они бесцеремонно, не дожидаясь выбора президиума, стали рассаживаться за столом президиума на сцене. Затонский с удивлением глядел на эту наглость украинских руководителей, но думал, что сейчас делегаты исправят это дело и выберут свой президиум. Подойдя к трибуне, он хотел объявить об открытии съезда, как Стасюк, не успев присесть на стул, торопливо вскочил и резким от волнения голосом прокричал:

– Объявляю собрание открытым!

Затонский со злой, кривой усмешкой посмотрел на Стасюка и начал говорить:

– Товарищи! Панове! От имени оргбюро, которое созвало этот съезд, мне поручено…

Но его не было слышно, в зале стоял рев, злобно-оскаленные лица правого партера и центра исторгали из себя:

– Долой!

– Большевиков на гиляку!

– Смерть москалям!

– Просимо Центральну раду вести собрание!

– Слава Грушевскому!

Сергей видел, как мгновенно еще недавно колеблющаяся часть зала, осторожно оценивающая ситуацию, тоже подхватила эти крики. Возбужденная масса пропитала высокое пространство от партера до хоров ненавистью не только к революции и большевикам, но и к русскому народу. Меньшая часть зала напряженно молчала, нервно ощупывая оружие в карманах, и с бессильным злом глядела на беснующуюся публику. Сергей видел, как к трибуне подбежали угрожающе размахивающие револьверами гайдамаки и, протягивая руки к Затонскому, кричали:

– Дайте нам цю сволочь, мы покажем как унижать Украину!

Затонский выпрямился, черные усы гордо поползли вверх, и он сделал шаг из-за трибуны навстречу гайдамакам:

– Иду! Посмотрим, как вы будете учинять самосуд над представителем рабочих и крестьян…