Утро, 6 декабря 1917 года. Театральная площадь в Киеве была оцеплена конными гайдамаками. Они же стояли на всех входах и выходах из оперного театра. В фойе военные проверяли мандаты и рассаживали делегатов съезда по местам. Представителей организационного комитета в президиуме не было. Получалось так, что делегаты от советов являлись как бы частью съезда, организованного Центральной радой. Стол президиума заняли только ее лидеры. Порш открыл съезд, призвал к порядку делегатов и попросил присутствующих выслушать экстренное сообщение Петлюры. Тот вначале говорил о самостийности Украины, о Центральной раде, которая является единственной властью и о том, что никто не имеет права вмешиваться во внутренние дела суверенного государства, а потом последовало заявление, как гром прозвучавшее в зале.
– Петроградский Совет Народных Комиссаров не хочет признавать независимость Украины и объявляет нам войну!
Петлюра поднял над головой какую-ту бумажку и помахал ею.
– Вот телеграмма, подписанная Лениным.
Порш обратился к залу:
– Нужно ли читать телеграмму комиссаров или вы нам доверяете?
Послышались услужливые голоса:
– Доверяем. Читать не надо.
Порш кивнул Петлюре, и тот продолжил:
– Политика централизма, с которой мы, украинцы, знакомы с давних пор, и сейчас проводится народными комиссарами. Назначения нашего правительства Петроград игнорирует и смещает наших представителей на местах, а то и арестовывает. Москали устроили у себя беспорядки, их народ сидит без хлеба, грабежи и убийства по всей стране – и это же хотят устроить у нас. Мы не хотим войны, но и не можем допустить насилия над украинским народом, поэтому мы должны защитить сейчас селянина, чтобы москали не отобрали у него хлеб, и как один подняться на борьбу с москалями. Мы закрыли границы с Московией, и не будем поставлять им продовольствие. Пусть поголодают – и потом примут наши условия. А ультиматум, предъявленный нам комиссарами, унизителен для нас. Это попрание наших национальных прав, на защите которых мы должны стоять твердо и решительно.
Петлюра горделиво оглядел зал, довольный своим выступлением и произведенным на делегатов впечатлением. Одернув полувоенную гимнастерку, он нарочито медленным, пружинистым шагом пошел в президиум, чтобы присутствующие видели его непреклонным и волевым деятелем.
У большевиков возникло волнение. Бош, Затонский и другие, сидевшие вместе со всеми большевиками в зале, стали о чем-то горячо и напряженно шептаться, бросая неодобрительные взгляды на сцену. С докладом начал выступать председатель Генерального секретариата – Винниченко.
– От имени Украинской Народной Республики, приветствую вас – собравшихся на съезд крестьян, рабочих и солдат Украины!
Как обычно, в ответ зал разразился бурными аплодисментами и раздались крики «Слава Украине!». Выждав минуту, Винниченко, как опытный оратор, продолжал:
– Хочу остановиться на ультиматуме, предъявленном советом комиссаров. Самым кардинальным местом этого ультиматума я считаю слова об «украинской республике», значит – нас комиссары признают. Словечки «буржуазная Центральная рада» – корень всего. Как только великий украинский народ начал расправлять свои, двести лет связанные руки, так его со всех сторон начали упрекать в буржуазности. Большевики, упрекая нас в этом, повторяют то, что нам восемь месяцев подряд говорили меньшевики, которых теперь держат в тюрьмах за буржуазность. Объявление нас «буржуями» – способ борьбы неукраинцев с украинцами…
В ответ на эти слова послышалось глухое ворчание зала. Кто-то поддерживал его слова, кто-то наоборот – выражая недовольство.
– Борьба, которую ведут с нами большевики – борьба национальная. Большевики, считающие себя представителями великорусской демократии, борются с нами, сами, может быть, того не сознавая, как старые великороссы. Я не хочу говорить о всем русском народе, но среди большевиков абсолютное большинство – не русские представители. Другие нации.
Фишзон наклонилась к Сергею:
– Что он говорит? Классовую борьбу переводит в национальную. Это ж не так!
– Конечно. Лучше бы сказал о земле. А так под национальные чувства легче будет провести любой антирабочий закон.
– Подло говорит, – вмешался Бард.
В другом конце зала Радько думал: «Зачем все это нужно? Мира бы побыстрее, а не свары… и домой». Панас Сеникобыла, сидевший рядом с ним, после вчерашней выпивки, дремал.
– Не мы, а совет народных комиссаров затеял братоубийственную войну. Но поднявший меч, от меча и погибнет, – в Винниченко говорил литератор. – Надеюсь, что наш съезд скажет зарвавшимся большевикам: украинский народ сам знает, как жить! Не мешайте ему устраивать свою судьбу по-своему!
Снова раздались бурные аплодисменты, и Винниченко сел на свое место. Затонский шел к трибуне, и Порш, видя это, попытался его остановить.
– У нас есть порядок и регламент. Еще два доклада…
Но Затонский уже поднялся на сцену и встал за трибуну: