Детство и общество

Получается, игра есть функция эго, попытка синхронизировать соматические и социальные процессы с собственной личностью. Вполне возможно, что фантазия Бена содержит фаллический и локомоторный элементы: мощное судно на могучей реке — хороший символ. Капитан же — подходящий образ отца и, сверх того, образ строго очерченной патриархальной власти. Однако особое значение, я считаю, должно придаваться потребности эго подчинить себе разные сферы жизни и особенно те из них, в которых индивидуум находит себя, свое тело и свою социальную роль, когда он нуждается в этом. Вызвать галлюцинацию власти эго и к тому же начать действовать в промежуточной реальности между фантазией и действительностью — это и есть назначение игры. Но, как мы вскоре увидим, к сфере игры бесспорно относится лишь тонкая граница нашего существования. Что есть игра, а что — не игра? Давайте обратимся к нашему языку, а затем вернемся к детям.

Солнечный свет, переливающийся на поверхности моря, можно с полным правом назвать «игривый», так как он соответствует правилам игры. И он действительно не изменяет химический состав волн, а требует лишь «общения» видимостей. Образующиеся при этом узоры изменяются с непринужденной быстротой и той бесконечной повторяемостью, которая обещает приятные зрительные впечатления в пределах определенного диапазона, никогда, однако, не создавая одну и ту же конфигурацию дважды.

Когда человек играет, он должен общаться с вещами и людьми в такой же ненавязчивой и легкой манере. Он должен делать что-то такое, что выбрал сам, без принуждения со стороны настоятельных потребностей или сильной страсти. Он должен чувствовать себя в какой-то степени праздным и свободным от любого страха или предвкушения серьезных последствий. Он отдыхает от социальной и экономической действительности или, как это чаще всего подчеркивается, не работает

. Именно это противопоставление работе придает игре ряд значений. Одно из них — игра есть «просто забава», независимо от того, сложная она или нет. Как заметил Марк Твен, «делать искусственные цветы… — это работа, тогда как карабкаться на Монблан — всего лишь развлечение». Однако у пуритан простая забава всегда означала грех; квакеры предупреждали, что мы должны «срывать цветы удовольствия на полях долга». Близкие пуританам по духу люди могли позволить себе играть только потому, что считали: «облегчение высоконравственной деятельности само по себе является моральной необходимостью». Поэты же расставляют акценты по-другому. «Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет», — говорил Шиллер. Таким образом, игра — это пограничный феномен относительно целого ряда занятий человека. Стоит ли удивляться, что игра как таковая с трудом поддается определению?

Верно, что даже самая напряженная и опасная игра по определению не есть работа, так как при этом не производится товар. Когда же это происходит, игра «становится профессиональной». Но именно это обстоятельство с самого начала делает сравнение игры взрослого и игры ребенка довольно бессмысленным, поскольку взрослый производит и обменивает товары, а ребенок только готовится к этому. Для работающего взрослого игра является отдыхом. Она позволяет ему периодически выходить за пределы тех строго очерченных возможностей, которые составляют его социальную реальность.

Рассмотрим силу тяжести. Жонглирование, прыжки или восхождение на горную вершину помогают нам узнать свое тело с необычной стороны. Игра дарит нам ощущение божественной свободы действия, ощущение дополнительного пространства.

Теперь — время

. Занимаясь пустяками и болтаясь без дела, мы лениво «делаем нос» времени — нашему эксплуататору. Игривость исчезает там, где каждая минута оказывается на счету. Поэтому спортивные соревнования перемещаются к границе игры. Спортивные «игры», по-видимому, уступают давлению пространства и времени, отвоевывая у них крохотные доли ярда или секунды, но только чтобы нанести поражение этому давлению.

Возьмем судьбу и причинность, которые определяют, кто мы, что мы и где мы. В азартных играх мы восстанавливаем равенство перед судьбой и даем реальный шанс каждому игроку, готовому соблюдать несколько правил, кажущихся при сравнении с нормами действительности произвольными и бессмысленными. Тем не менее эти правила достаточно убедительны, как реальность сновидения, и требуют абсолютного соблюдения. Но стоит играющему забыть, что такая игра должна оставаться его свободным выбором, стоит ему оказаться во власти демона легкой наживы, и игривость снова исчезнет. Теперь он уже «игрок», а не играющий человек.

Рассмотрим социальную реальность и ее строго определенные элементы. Играя роли, мы можем быть такими, какими в жизни никогда не были и не могли бы быть. Но когда такой «актер» начинает верить в свое ролевое воплощение, он приближается к состоянию истерии, если не к чему-то похуже. Но если он корысти ради пытается заставить других верить в его «роль», то становится мошенником.