Детство и общество

Ребенок был не слишком развит интеллектуально <…>, но хорошо понимал родителей и единственную прислугу, и его хвалили за его „приличный“ характер. Он не беспокоил родителей по ночам, честно соблюдал запрещение трогать некоторые вещи и ходить куда нельзя, и прежде всего он никогда не плакал, когда мать оставляла его на целые часы, хотя он был нежно привязан к матери, которая не только сама кормила своего ребенка, но и без всякой посторонней помощи ухаживала за ним и нянчила его. У этого славного ребенка обнаружилась тревожная привычка закидывать все маленькие предметы, которые ему попадались, в угол комнаты, под кровать и проч. Поэтому, чтобы найти и собрать его игрушки, надо было приложить немало усилий. При этом он произносил с выражением заинтересованности и удовлетворения громкое и продолжительное „о-о-о-о!“, которое, по единогласному мнению матери и наблюдателя, было не просто междометием, но означало „прочь“. Я наконец заметил, что это игра и что ребенок все свои игрушки использовал только для того, чтобы играть ими, отбрасывая их прочь. Однажды я сделал наблюдение, которое подтвердило мое предположение. У ребенка была деревянная катушка, обвитая ниткой. Ему никогда не приходило в голову, например, тащить ее за собой по полу, то есть пытаться играть с ней, как с тележкой. Но он, держа катушку за нитку, бросал ее с большой ловкостью за сетку своей кроватки, так что катушка исчезала, и произносил при этом свое многозначительное „о-о-о-о!“. Затем снова вытаскивал катушку за нитку из-за кровати и, видя ее, издавал радостное „тут“. Это была законченная игра, исчезновение и появление, из которых по большей части можно было наблюдать только первый акт, который сам по себе повторялся без устали в качестве игры, хотя большее удовольствие, безусловно, связывалось со вторым актом <…>.

Это толкование было потом вполне подтверждено дальнейшим наблюдением. Однажды мать отсутствовала несколько часов, но, возвратившись, была встречена известием „Беби о-о-о“, которое сначала осталось непонятым. Скоро обнаружилось, что ребенок во время этого долгого одиночества нашел для себя средство исчезать. Он увидел свое изображение в вертикальном зеркале, доходившем почти до полу, затем стал приседать на корточки, так что изображение в зеркале уходило „прочь“».

Для понимания того, что Фрейд увидел в этой игре, нужно отметить, что его интересовал странный феномен «навязчивого повторения», то есть потребность вновь и вновь проигрывать болезненные личные переживания в словах или действиях. Всем нам по собственному опыту знакома возникающая от случая к случаю потребность беспрерывно говорить о тягостном событии (оскорблении, ссоре или операции), которое, как можно ожидать, хотелось бы поскорее забыть. Мы знаем о травмированных людях, которые вместо того, чтобы восстанавливаться во сне, неоднократно просыпаются из-за сновидений, потому что заново переживают в них первоначальную травму. Мы также подозреваем, что далеко неслучайно некоторые люди совершают одни и те же ошибки по много раз, например «по стечению обстоятельств». Они в полном ослеплении вступают в брак с партнером того же типа, с каким только что развелись. И неслучайно череда сходных происшествий или несчастий обрушивается именно на их головы. Во всех подобных случаях, пришел к заключению Фрейд, индивидуум бессознательно подготавливает варианты первоначальной темы, поскольку так и не научился справляться с ней, равно как и жить. Он пытается овладеть ситуацией, которая в своем первоначальном виде оказалась ему не по силам, а для этого добровольно и неоднократно встречается с ней.

В процессе работы над текстом о «навязчивом повторении» Фрейд пришел к пониманию описанной выше игры в одиночестве и осознанию того факта, что частота повторения главной темы (что-то или кто-то исчезает и возвращается) соответствовала силе переживания жизненно важного события, а именно ухода матери утром и ее возвращения вечером.

Эта инсценировка происходит в сфере игры. Используя свою власть над предметами, ребенок может приспособить их так, что он подумает, будто способен справляться со своим затруднительным положением в жизни точно так же, как управляется с другими вещами. Ведь когда мать оставляла его одного, она уходила из сферы действия его крика и требований и возвращалась назад только тогда, когда это ей было удобно. Однако в игре у этого малыша мать привязана. Он заставляет ее уходить, даже «выбрасывает» ее, а затем заставляет возвращаться по его желанию. Мальчик, по выражению Фрейда, превратил пассивность в активность: в игре он делает то, что в действительности делали с ним.