Девиация. Часть первая «Майя»

На факультете преподаватели озабочены переменами: история – предмет идеологический, её победители пишут. А к тому идёт, что победят жёлто-голубые. И превратятся Мазепа с Петлюрой в героев, а там ещё Бандеру подмажут. С последним – чересчур, и в здравом уме не укладывается, но чем чёрт не шутит в патриотическом порыве. Опережая события, уже «Историю КПСС» отменили, вернее предмет остался, только называется «Политическая история». И «Научный коммунизм» стал «Политологией». Учебники советские теперь не годятся, особенно История Украины, где многое стало с ног на голову. По другим предметам тоже. Даже по Истории Древнего мира: если факты основных событий можно использовать, то любые трактовки и объяснения неверны.

Меня академическая возня не занимала. Тем, что происходило в мире после Возрождения, особо не интересовался. К тому же, моё заявление, вероятно, удовлетворили, и сейчас я безработный. Куда возвращаться после сессии?

Впрочем, главным сейчас было затянуть Майю на дядькину квартиру. Лишь бы он согласился.

Мой дядька – мамин брат Борис Антонович – жил сам, в большой трёхкомнатной квартире возле университета, где преподавал. Последние лет десять был деканом экономического факультета.

Сколько помню, дядьку считали гордостью семьи. Не единожды, во время наставлений отца на путь истинный, мама приводила ему в пример Бориса, который… (дальше шли вариации достижений). Отец философски замечал, что каждому своё, потому как есть люди-творцы, а есть воспроизводители: он-де – творец – материализует доселе несуществующее, а Борис воспроизводит давно открытое.

В итоге, относительно ценным творением отца получился лишь я, а Борис Антонович воспроизведением заработал учёную степень доктора экономических наук, должность декана факультета в университете, трёхкомнатную квартиру в центре Киева и чёрный автомобиль «Волга». Последнее достижение явно превышало все остальные, поскольку чёрная «Волга» в СССР – не автомобиль, а статус, доступный далеко не всем докторам наук и деканам.

С первой женой, тётей Любой, дядька прожил лет пятнадцать. Детей у них не было, потому большая толика родительских чувств перепадала мне. Каждый их нечастый приезд к нам на чёрной «Волге» превращался в праздник, наполненный невиданными в Городке сладостями: конфетами «Птичье молоко» и тортом «Киевским». А ещё завидными подарками: российской синей школьной формой с погончиками на плечах, алюминиевыми пуговицами и шевроном на рукаве (наши в коричневой украинской ходили), металлическим конструктором, катером с моторчиком, вертолётом на пластмассовой ручке с леской.

Однако самым дорогим подарком стала гэдээровская сборная модель железной дороги, которую дядька подарил мне на восьмилетие. Это оказался большой макет с хорошей деталировкой. Более увлекательной игрушки у меня не было. Мальчишки нашего класса, даже девочки, набивались в гости, чтобы полюбоваться на чудо, магистраль которого прокладывалась через две комнаты и коридор. На правах счастливого владельца, я почивал на вершине детской славы, разрешая или запрещая поиграть, тем самым, ввергая юные души в состояния счастья или горя.

Юра, как лучший друг, разумеется, был вне конкуренции, имел постоянный допуск. Через некоторое время коварный Арлекин перебрал на себя роль распорядителя и отвел мне место английской королевы. Он по-хозяйски расписал время игр, изымая за разрешение мальчишескую валюту: марки, значки, фантики от жвачек, а то и сами жвачки. Однако делился.

Железнодорожная горячка длилась года три, постепенно угасая. С возрастом у ребят появлялись иные увлечения. Да и сама дорога ветшала, фрагменты рельс терялись, вагончики с обломанными колёсами не ездили. Впоследствии остатки детского счастья упокоились в большой коробке на антресолях, но воспоминания о той поре навсегда связаны с моим замечательным дядей.

Потом, когда я был в классе седьмом, дядька приезжал сам: обшарпанный, помолодевший. Из подслушанных разговоров родителей узнал, что он («Кобель!» – причитала мама), разошёлся с тётей Любой и завёл молодую аспирантку. Новую тетю я никогда не видел. В Городок она не приезжала, а когда мы к дядьке наведывались – отлучалась по делам или в командировку. Родители понимали: Аспирантка, как её называли между собой, не хочет с нами встречаться, но делали вид, что верят в её неожиданные отлучки.

Уже когда возвратился со строчной службы, от матери узнал, что Аспирантка – на то время кандидат наук и старший преподаватель в университете – бросила дядю, с кооператором-разлучником укатила в Израиль. «Поделом вору мука!» – говорила мама, но дядю продолжала любить и ставила в пример по любому поводу.

Последние годы дядя жил сам, козакував – как пояснял мне с загадочной улыбкой. Это предполагало периодическую связь с прекрасным полом, но без клинических последствий в виде брака.