Я отмахнулся. Какой из меня священник после убийства Аниной любви, после безобразных отношений с Алевтиной Фёдоровной? Мой путь – во мглу, в уныние. И нет спасения заблудшей душе!
– Уныние – тяжкий грех, – растолковывал отец Гавриил, когда я, после недельных раздумий, во Вселенскую мясопустную субботу, все же пришёл в дом священника. – Уныние колеблет доверие к Богу, заставляет забыть, что на всё Его воля.
Отвечая на моё признание о бессмысленности мирской жизни, которая сталкивает желания сердца и ума, Гавриил прохаживался по небольшой комнатке с мерцающей лампадкой в красном углу, убранной иконами. В домашней обстановке священник, одетый в мирское, напоминал Распутина из раритетных фотографий в перестроечных журналах.
– Спасением от противоречия сердца и ума есть смирение, – продолжил батюшка, став против меня, вперив мудрые глаза. – Смирение – это внутреннее принятие Божественной воли.
Говорил – как чеканил. Метал бисер. Только не дозрел я до высшего понимания. Уже жалел, что пришёл.
– Таисия рассказала – священником хочешь быть? – с ходу спросил Гавриил, почувствовав мои сомнения.
– Думал.
– Для чего? – пытливые угольки пронизали душу.
– Ну… Хочу научится духовной жизни, – ответил неуверенно. Кто думал, что здесь допрос устроят.
– Для этого есть книги, а в городах – курсы богословские, воскресные школы, – буркнул священник. Не понравилась, видно, моя причина. Отошёл, сел в кресло.
– Ты плакался, мол, мирское заполонило и тревожит. А ведомо ли тебе: если ступишь на путь священнослужения, то надобно смиряться, воздерживаться от плотских утех, даже мыслей?
– Этого и хочу. Внешних примусов.
– У самого духу нет?
– Недостаточно.
– Борись! Через неделю Великий пост – самое время обуздать дикую плоть.
Я молчал. Мне ли спорить с победившим. Я безвольная амеба и место моё на адской сковородке.
– После грехопадения плоть превратилась из друга во врага для души. С тех пор они стремятся к противоположному, – сказал батюшка. – Эта борьба внутри каждого человека. Бальзака читал?
– Читал.
– Бальзак пишет: «Тот, кто ищет миллионы, весьма редко их находит, но зато тот, кто не ищет, – не находит никогда». Главное – ЖЕЛАНИЕ побороть, а остальное – дело характера и времени.
В комнату постучала, затем прошмыгнула Таиска. В домашнем коротком халатике без рукавов. Подошла к отцу, наклонилась, зашептала на ухо. Мой блудливый взгляд, который собирался обуздывать, скользнул к отошедшему подолу, изогнулся, норовя пробраться в запретный сумрак, дотронуться до прикрытого, которое во сто крат желаннее, чем открытое.
Таиса вильнула попкой, стрельнула глазками, вышла. Видно, чувствовала, как пялился.
Отец Гавриил заметил мои осоловелые очи. Усмехнулся, с прищуром глянул в душу.
– Философы древности умели отказываться от власти, оставлять царский престол, однако похоть побеждать не умели, – сказал осуждающе. – Победа над блудом дается лишь христианам. Но, пока сам не победишь – никто не поможет: твоё всегда с тобой будет. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. В какой книге написано?
Я опять ощутил себя ничтожеством. Вся оккультная шелуха, все философические бредни отлетели, обнажили несовершенного карлика.
– Нагорная проповедь Иисуса Христа. Евангелие от Матфея…
Это я знал. Ещё до службы в армии, в восемьдесят седьмом, когда учился на первом курсе института, по настоянию деда сходил во Владимирский собор, чтобы купить Книгу Книг. Не нашёл. Зато за оградой храма ко мне подступил подозрительный гражданин, который за двадцать пять рублей (для студента – целое состояние!) предложил малюсенький Новый Завет и Псалтырь какого-то несоветского мессианского издательства с отметкой: «Эта книга – безвозмездный дар Гедеоновых братьев».
Легендарную книжицу перечитал. Сначала как собрание мифов, но затем, после бесед с дедом, открыл иной смысл. Будучи призванным на строчную службу, взял Книгу с собой. В редкие свободные минуты выучил наизусть Нагорную проповедь. До этой поры многое помнил, даже отмечал для себя, что вот, сейчас осуждаю брата своего, а сейчас смотрю на женщину с вожделением. Ещё бы придерживаться тех заповедей.
Отец Гавриил покряхтел, изучая знающего.
– И как следует понимать эти слова? – спросил уже не так сурово.
– Как рассуждения о сокровищах земных и небесных… – дальше меня заклинило. Тужась выдать что-либо членораздельное, ещё больше смутился.
– Хорошо, но неполно. Эти слова нужно понимать следующим образом. Если человек полюбил земные сокровища, блуд и удовольствия, то он уже не думает о приобретении сокровищ небесных. Понял?
– Пытаюсь.
– Пытайся. Ты говорил, что пожелал найти внешнее ярмо, которое не даст тебе сбиться с дороги. Это юродство! Любая попытка убежать от себя заканчивается встречей на том же месте.
Он помолчал, глядя сквозь меня.