Девиация. Часть третья «Эльдар»

Сентябрь 1992. Городок

Лето девяносто второго закончилось. Майя уехала в Киев.

После того августовского вечера, вместившего мой позор и вынужденный грех со Светкой, мы больше не встречались.

Начался учебный год. Мои пионеры пошли в пятый класс, однако не забывали: на переменках не давали проходу, забегали домой проведать. Мы вспоминали летние забавы, пели под гитару пионерские песни и пробовали играть в «угадайки», приспособленные под двенадцатиметровое пространство кельи.

Разговоры и визгливые игры занимали уйму времени, отрывал от книг. Приходилось готовиться ночами, поскольку в ноябре мне нужно было ехать на сессию в Киев. Там и с Майей решил помириться.

Не то, чтобы чувствовал вину перед нею – в целом Майя сама виновата. Однако совесть пощипывала, напоминала. Двухчасовое наваждение со Светкой прошло как сон (или приснилось – она же говорила), зато породило многодневные самокопания. Оно того стоило?

«Стоило…» – ворковал Демон.

«Не стоило!» – упрекал Гном.

А я не знал ответа. И ещё понимал, что Майя мне много дороже, чем раньше думал.

Глава пятая

Ноябрь 1992. Киев

Осенней сессии в институте ждал как освобождения. Надоела школа, городецкая рутина, даже пионеры, которые обседали на переменах, караулили после уроков, приходили в гости, лишали покоя. Потерянная душа хотела новых лиц, голосов, запахов и всего, что связано с перемещением в пространстве.

Выехал загодя, за два дня до начала занятий. Бродил осенним городом, разглядывал непривычную жизнь.

По детской памяти ждал от Киева праздника, особенно в начале ноября, в годовщину Революции. Однако столица незалежной Украины без кумачового убранства казалась блёклой и грязной.

Обесцвечивание не пошло на пользу древнему городу, как и унылым киевлянам. Копошливая масса двигалась по инерции, конвульсивно содрогалась, тужилась приспособиться к новому времени, свергала старых богов. Свято место заполнялось богами новыми, опереточными, в которых верилось с трудом.

Но так казалось мне, песчинке чуждой, которая существовала в своём провинциальном книжном мире, и заботилась более важными личными проблемами.

Главной проблемой, терзавшей сердце, была предстоящая (возможная ли?) встреча с Майей, вернее – идти к ней мириться или не идти? А ещё думал о Миросе: как поступить, если потянет отмечать очередной зачёт? Понятное дело, я зарёкся с нею «ничего и никогда!», но своим зарокам я цену знаю. Тем более, если Майя не простит, а Мирося потянет.

Проблемы разрешились сами собой. Мирося на сессию в институт не приехала, как возмущался староста – без объяснения причин. Что касается Майи, то, выслушав мой, приспособленный для чужих ушей рассказ, дядька пригорюнился, однако посоветовал первым к ней на поклон не идти, поскольку чувствует Майя себя превосходно, учиться на отлично и, вроде… у неё кто-то завёлся. При этом, дядька вёл себя настороженно, будто сам к тому причастен. Грешным делом я на дядьку подумал – только он тут причём?! А вот Майя!

Не скажу, чтобы крепко терзался ревностью, но стало обидно. Выходило, брехал Юрка о нашей свадьбе, ошиблась говорливая Марийка.

Нужно было жить дальше. Решил отбросить амурные бредни, к Майе не ходить. Уж лучше в музеи, или в Лавру наведаться.

В один из зябких ноябрьских вечеров добирался из института. Сел в разбитый троллейбус, возле окна примостился, в полудрёме поплыл Воздухофлотским проспектом, размышляя о перипетиях любви и Майиной возможной измене.

Вроде ничего особенного – дело житейское, старо как мир. Но как представлю, что она с другим так же попкой виляла, подавалась, повизгивала, так же закусывала нижнюю губу…

Внезапно мир раскололся ярко-розовой вспышкой на прикрытых веках!

Повеяло гарью.

Жутко заверещала бабка на соседнем сидении!

Колючий испуг пронизал тело, защекотал, зацарапал.

Я подскочил, огляделся: на фоне искрящего синеватого пламени метались напуганные пассажиры.

Понял, что стоим. И горим. Приехали…

Зажал под мышкой сумку с конспектами, бросился к задним дверям. Там и без меня клубком переплелись десяток тел: отпихивали друг друга, пытались разнять заклинившие створки.

Подскочил к окну, дёрнул фрамугу – закрыто намертво. Заклепали на зиму.

В горле першило от едкого дыма.

Клубок визжал, трамбовался в корму троллейбуса, спасаясь от подступавшего огня.

Эх! Глупо-то как … мамку жалко – одна останется… столько книг непрочитанных… с Майей не помирился… никогда Марийку не увижу …

Под сердцем потяжелело, запекло – просыпалась Хранительница.

Рано прощаться!

Отбросил сумку, протиснулся к цельному окну, приноровился, ударил локтем. Не поддалось.

«Ещё!..» – зашипела Змея.

Ударил! Ещё раз, и ещё, слабее и слабее, расходуя остатки удержанного воздуха.

«Ещё раз!..».

Бликующая преграда дрогнула, прогнулась, брызнула россыпью кроваво-серебристых капелек.

Не раздумывая, кинулся головой в проём. Тело напряглось, приняло удар на плечо с перекатом. Голова взорвалась фейерверком разнокалиберных пульсаров.

На воле!

Не разгибаясь, на четвереньках отполз подальше от пекла.

Упал на бордюр.

Вроде живой…