Анника Джаннини чувствовала себя усталой и раздраженной, когда в среду вечером, возвращаясь в Стокгольм, садилась на Гётеборгском центральном вокзале в поезд Х2000. Ей казалось, что в последний месяц она буквально поселилась в этом поезде и вообще перестала видеться с семьей. Анника отправилась в вагон-ресторан за кофе, вернулась на свое место и открыла папку с записями последней беседы с Лисбет Саландер, которая также являлась еще одной причиной ее усталости и раздражения.
Она что-то скрывает, думала Джаннини. Эта дуреха не рассказывает мне правды. И Микке тоже что-то темнит… Одному Богу известно, что у них на уме.
Анника также констатировала, что, поскольку ее брат и клиентка не общаются друг с другом, заговор – если таковой существует – возник на почве молчаливого согласия. Они молчат о вещах, о которых им кажется естественным молчать. Толком неизвестно, в чем дело, но Микаэль считает необходимым что-то скрывать.
Анника боялась, что ее брат что-то скрывает, руководствуясь ложными соображениями этики и солидарности. Он считал себя другом Лисбет Саландер. Анника знала своего брата и его граничащую с фанатазимом лояльность по отношению к людям, которых он однажды причислил к своим друзьям. Даже если друг оказывался не на высоте и вовсе был не прав.
Она знала, что Микаэль мог бы смириться со множеством глупостей, но что существовала какая-то условная граница, преступать которую было нельзя. Где именно эта граница пролегала, зависело от конкретного персонажа, но Анника знала, что в некоторых случаях Микаэль полностью порывал отношения с близкими друзьями, если они совершали нечто, на его взгляд, аморальное и неприемлемое. Тогда он бывал неумолим, порывая с ними раз и навсегда, и это обсуждению не подлежало. Микаэль даже не отвечал на телефонные звонки, если бывший приятель звонил, чтобы смиренно попросить прощения.
Что происходило в голове брата, Анника еще могла бы понять. Но она не имела ни малейшего представления о том, что творилось в голове Лисбет Саландер. Временами ей казалось, что там пустота.
Микаэль предупреждал ее, что Лисбет бывает порой упрямой и неконтактной. До встречи с нею Анника думала, что так будет лишь на первом этапе, и весь вопрос в том, чтобы завоевать ее доверие. Однако после месяца встреч и бесед – правда, первые две недели прошли впустую, поскольку клиентка была не в силах общаться, – Анника констатировала, что их контакты по большей части являются односторонними.
Иногда ей также казалось, что Лисбет Саландер пребывает в глубокой депрессии и не проявляет ни малейшего интереса к своей жизни и к своему будущему. Она словно не понимал, или ее не волновало то, что Анника не сможет обеспечить ей полноценную защиту, если от нее утаить важные факты и события. Работать на ощупь Анника не могла.
Лисбет Саландер была мрачна и лаконична. Она делала долгие паузы, но если все же высказывалась, то четко формулировала свои мысли. Часто она вообще не отвечала, а иногда вдруг отвечала на вопрос, который Анника задавала ей несколько дней назад. Во время полицейских допросов Лисбет сидела в постели, безучастно молчала и равнодушно смотрела прямо перед собой. Лишь когда инспектор Маркус Эрландер спрашивал ее о том, что ей известно о Рональде Нидермане, она выходила из состояния оцепенения и по-деловому отвечала на его вопросы. Но стоило ему сменить тему беседы, как она снова надевала маску равнодушия и снова устремляла перед собою невидящий взгляд.
Анника была готова к тому, что Лисбет не скажет полиции ни слова. Из принципа она не общалась с представителями властей, что в данном случае можно было считать удачей. Хотя Анника чисто формально время от времени призывала свою клиентку отвечать на вопросы полиции, на самом деле полное молчание Саландер ее очень устраивало. Объяснялось все очень просто: молчание не содержало никакой лжи, в которой ее смогли бы уличить, и никаких противоречий, которые представили бы ее в невыгодном свете на судебном процессе.
Но тем не менее бескомпромиссность клиентки удивляла Аннику Джаннини. Однажды, оставшись один на один с Лисбет, она спросила, почему та чуть ли не демонстративно отказывается общаться с полицейскими.
– Они исказят мои слова и обернут их против меня.
– Но если ты отказываешься все объяснить, тебя осудят.
– Ну и пусть! Не я заварила всю эту кашу. А если им хочется меня осудить, то это не моя проблема.
Но постепенно Лисбет Саландер рассказала почти обо всем, что произошло в Сталлархольме; правда, слова из нее Аннике приходилось буквально вытягивать клещами. Она только не могла объяснить, откуда у Магге Лундина взялась пуля в ноге. Как Анника ни приставала к ней с этим вопросом, Лисбет только вызывающе смотрела на нее и усмехалась.
Она рассказала и о том, что случилось в Госсеберге, хотя и умолчала о том, по каким причинам выслеживала своего отца. Саландер явилась туда с целью убить его – как утверждал прокурор – или привести его в чувство? С юридической точки зрения разница была просто колоссальной.