Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Мои дневники содержат нечто более близкое к истине: мы жили точно так же бесцельно и неуправляемо, как и на Мауи, а памятники и достопримечательности попадались на нашем пути случайно едва ли не чаще, чем намеренно. Мы останавливались в придорожных мотелях, играли в бильярд в низкопробных барах, шли вслед за сомнительными личностями в темные переулки, чтобы прикупить травки. Я ежедневно балансировала на грани реальной опасности, и какой-то части моей души нравилось осознавать, что один неверный шаг способен определить мое будущее так же точно, как четыре года учебы в университете. И именно напряжение между желанием сбежать от своей прежней жизни и желанием быть пойманной в новой гнало меня из одного маленького городка в другой в поисках бог знает чего.

Мы с матерью разговаривали каждое воскресенье, во второй половине дня. Едва заслышав радость в ее возгласе – «Ренни!», – я мгновенно оказывалась в Массачусетсе, рядом с ней, втянутая в привычную близость, зараженную секретами. Несмотря на всю рискованность моей жизни тогда, тайная любовь Малабар по-прежнему заставляла мое сердце трепетать от возбуждения, по-прежнему пускала по моей коже самые крупные мурашки. Ее выходки были более волнующими, чем все, что случалось со мной в дороге. К тому же, как бы далеко от нее я ни находилась, если дела оборачивались скверно, мать обращалась ко мне за советом. Я жила ради адреналиновой дозы этих разговоров. Для Малабар я по-прежнему была сообщницей, подельницей за рулем угнанной машины, взревывающей мотором у входа в банк, готовой дать по газам, как только она выбежит из дверей и запрыгнет в салон.

– На этой неделе мы едва не попались, – тихо говорила мать в трубку. – Ты умерла бы на месте от страха. Мы с Беном были в кладовке, целовались, и вдруг, откуда ни возьмись, в дверном проеме за его спиной материализовалась Лили.

– Расскажи мне все, – потребовала я. Живо представила себе эту картинку – вплоть до угла наклона тела матери, вплоть до того, как она удерживала равновесие, схватившись за полку, на которой хранились запасы пасты. С тем же успехом я могла бы быть там вместе с ними.

– Не думаю, что она видела сам поцелуй, – продолжала мать, – но Бен совершенно точно держал мое лицо в ладонях.

– Боже, – пробормотала я и судорожно вдохнула, пытаясь успокоить бестолково мечущееся сердце. – И что ты сделала?

– Ну, ты не поверишь – я застыла на месте, – ответила мать. – Зато блестяще выступил Бен. Он заставил меня запрокинуть голову и сказал Лили, что мне что-то попало в глаз. «Ты застишь мне свет, Лили!» – сказал он ей. Представляешь, Ренни, у этого мужчины хватило наглости подпустить в голос раздражения! – И мать рассмеялась.

– А потом что?

– Он велел ей найти какое-нибудь средство для промывания глаз, и она побежала исполнять его поручение. Ты же знаешь Лили. Такая послушная женушка, – презрительно фыркнула она.

– А что Чарльз? – спросила я. Кладовая была всего в паре метров от того места, где он обычно сидел.

– О, насчет Чарльза можешь не беспокоиться. Он же вечно сидит, зарывшись в книжку. Он ничего не видел.

Зато, возможно, слышал, – подумала я.

– Да что ж вам так не терпится-то? Нельзя дождаться, пока вы не окажетесь наедине? – резко спросила я. – Вот серьезно, мам!

– Огню нужен воздух, золотко, – ответила мать. – Кроме того, я начинаю уставать от ожидания. Мне нужна отдушина, – а потом, после долгой паузы, она добавила: – Я скучаю по тебе. Вот бы ты скорей вернулась домой…

Стоя в будке таксофона, я бросила взгляд через дорогу на Адама. Прислонившись к машине, в потертых голубых джинсах и старой футболке, с взъерошенными волосами, с «мальбориной», свисающей с губ, мой бойфренд был похож на белокурого Джеймса Дина, только понеряшливее. Ему было двадцать пять против моих восемнадцати. Недоучка, бросивший школу, годами не знавший настоящей работы, мелкий наркодилер.

Зато я не жду, как мать, чтобы меня спасали и выручали, – подумала я. У Адама не было ни денег, ни престижа, ни хоть какого-то намека на будущее, однако я была влюблена в него. Сама мысль об этом заставляла меня ощущать превосходство над Малабар, позволяла мне думать, что я способна на более чистую любовь. Адаму нечего мне предложить. Это доказывает, что я с ним по любви, – записала я тем вечером в своем дневнике.