Читаем Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я… полностью

Я распрощалась с семьей и с домом номер 100 по Эссекс-роуд, в котором жила со своих восьми лет. Мать и Чарльз наконец нашли респектабельного покупателя на дом и готовились переехать в квартиру, которую купили на Бикон-Хилл. Питер учился в Тринити-Колледже в Хартфорде, штат Коннектикут. Когда я вернусь, уже ничто здесь не будет прежним.

Мой план рассыпался как карточный домик с самого начала. Той весной Джулия ушла в очередной загул и забыла зарезервировать свой кондоминиум к моему приезду. Так что я, семнадцатилетняя девчонка, оказалась на острове с джинсовой спортивной сумкой на плече без крыши над головой. Впрочем, плыть по течению было основной задумкой моего приключения, так что поначалу я ночевала на пляже под усыпанной звездами чернотой, чувствуя себя потрясающе независимой впервые в жизни.

Вскоре все наладилось. Я нашла квартиру-студию в Напили-Виллидж и устроилась на работу в эксцентричный ювелирный магазин под названием «Жемчужная фабрика» в Каанапали, в восьми километрах от своего нового дома. В этом магазинчике покупатели выбирали себе из большого аквариума заранее посаженную туда устрицу. Я с театральной торжественностью доставала выбранного моллюска (за это время собиралась небольшая толпа зевак) и спрашивала, уверен ли клиент, что это именно та раковина, которую он хотел. Затем я просовывала нож между створками, вскрывала раковину и под фанфары вытаскивала оттуда ее перламутрового обитателя парой серебряных щипчиков и приветствовала его сердечным «алоха!».

В мой магазинчик стал захаживать красивый белокурый хоуле; так называли здесь нас, неместных. Уроженец Канзаса, Адам был не похож ни на одного из парней, знакомых мне по Бостону. Он редко строил планы, выходившие за пределы текущего дня. Тусовался по белым пляжам Каанапали и слонялся по мощеной дорожке, которая петляла между магазинчиками и отелями, продавая туристам пакетики травки по десятке за штуку. Но каждый вечер, когда с улицы раздавался голос конха[21]

, звучным ревом объявлявший, что солнце вот-вот сядет – на одну часть местная традиция, на две части гонг, зовущий отдыхающих на час коктейлей, – Адам материализовывался перед «Жемчужной фабрикой», держа в руках кокос, наполненный пина коладой. И мы с ним шли бесцельно бродить по пляжу и болтать о всем на свете.

Эти романтические отношения затянулись на недели, потом на месяцы. Наши прогулки перестали ограничиваться песчаными оконечностями гостиничных пляжей и добрались до укромных местечек, прячущихся в изрезанной вулканической береговой линии. Там, в щелочках и трещинках Мауи, в его темных и тайных пещерах что-то легкое, как перышко, распускалось во мне, и новые ощущения стирали из памяти все, что я когда-либо знала. Я впервые в жизни влюбилась. Почувствовала обещание грядущих чудес.

Адам показал мне местные чудеса – скрытые водопады, каменные груды, оставленные менехунами

[22], гейзеры, выбрасывающие столбы воды и пара из подземных лавовых трубок. Он также познакомил меня с марихуаной – пакалоло, как ее называют на острове, – которую я пару раз пробовала прежде, но не получала особого удовольствия. Адам заверил меня, что на Гавайях марихуана совсем другая, мягкая и расслабляющая. «Она успокоит твой желудок», – пообещал он мне. И оказался прав. Она действительно успокаивала мой желудок, но мне все равно не нравилось ощущение наркотического опьянения. Оно заставляло меня терзаться совестью. Я становилась прожорливой, туповатой – и сильно переживала из-за этого. Моя студия в кондоминиуме была захламлена коробками от хрустящих хлопьев Cap’n Crunch
, любимого блюда Адама. Мы ели их всухомятку, зачерпывая горстями.

Начиная день, мы делили пополам косячок, исследуя юрские джунгли Ханы. Укуривались, прежде чем плавать с маской над калейдоскопическим пейзажем коралловых рифов, скользя и ныряя в воде под музыку китовых песен, щемящих и чуждых, доносившихся издалека. Вот такой была бы моя жизнь, будь я наркоманкой, – думала я без тени иронии, словно не этой самой жизнью и жила. На Мауи мне часто казалось, что я смотрю театральное представление о себе с последнего ряда галерки, наблюдая за этой беззаботной и ничем не связанной девчонкой, роль которой играю.

Что сказала бы моя мать? – эта мысль приходила ко мне снова и снова, но я отгоняла ее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное