Читаем Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я… полностью

20 октября, всего через пару дней после операции, Чарльз перенес обширный инсульт и умер в одиночестве в своей палате. Мать в это время была с Беном.

Я приехала в Бостон на следующий день и застала Малабар в рыданиях. Я и не представляла, что она может так плакать. Словно строившаяся всю ее жизнь система эмоциональных скатов и пожарных люков, установленная для самозащиты десятилетия назад, дала масштабный сбой. Она не могла избежать чувств печали и вины. Отчаяние матери из-за смерти Чарльза было сильнее, чем я могла себе представить. Несмотря на то что его смерть была делом времени и она ждала ее как обязательного условия для обретения лучшей жизни с Беном, огромность горя застигла мать врасплох – как и всех нас.

– Он не заслужил смерти в одиночестве, – всхлипнула Малабар, когда мы вместе улеглись в ее постель. – Чарльз был так добр ко мне, Ренни! И посмотри, как я с ним обошлась. Я отдала ему худшее, что во мне было.

Это правда, подумала я. Так и есть.

Часть II

Жить нужно, глядя вперед, но понять жизнь можно, только оглянувшись назад.

Серен Кьеркегор

Глава 14

Едва вернувшись в колледж, меньше чем через две недели после смерти Чарльза, я узнала, что океанские золотоискатели сбили толстый слой коррозии с бронзового колокола, найденного недалеко от берега рядом с пляжем Веллфлита. Из-под затверделой корки – двести семьдесят лет спрессовали песок и осадочный ил в камень – всплыло на поверхность прошлое, являя надпись, окончательно определившую затонувшее судно: «Уида 1716».

Я плакала, потому что Чарльз не дожил до этой новости – доказательства существования пиратского судна, судьба которого многие годы волновала его. От отчима я не видела ничего, кроме добра. Он был благородной душой, его юмор и великодушие возвысили нашу семью. Ту зиму я прошла, завернувшись в тяжелое одеяло боли. Сторонилась людей, бо́льшую часть дней спала без просыпу и постоянно ела, наращивая защитный буферный слой.

Я осознала, что в то далекое лето совершила ошибку, согласившись заодно с матерью на такой жестокий обман. Ни укола предвидения, ни темного предчувствия не было у меня тогда насчет того, что ждет за виражом времени. Теперь, когда Чарльза не стало, я не могла перестать думать о нем, о том, каким он был добрым и как я была недостойна этой доброты. Я начала понимать, что в чем-то потерпела крушение, когда согласилась помогать матери в ее любовных делах. Я сидела на мели, невидимой с поверхности, и в трюмы мои сквозь течь безостановочно набиралась вода.

* * *

Вина и сожаления снедали и мою мать. Во время наших телефонных разговоров она все плакала и плакала, кляня себя за то, что была нетерпелива и вспыльчива с Чарльзом в его последние годы, за свое предательство. Более того, его смерть не подарила ей той жизни с Беном, которой она жаждала. Сколько будет жива Лили, столько моя мать будет на втором месте; она будет «той, другой женщиной». И хотя Малабар должна была пожизненно получать ежегодное содержание из траста Чарльза, ее постоянно беспокоили деньги и будущее.

А потом, примерно год спустя, эти сожаления ушли так же внезапно, как появились, и вернулась прежняя Малабар.

Наверняка этому поспособствовала ее расцветающая карьера. В 1986 году первая кулинарная книга Малабар, составленная из оригинальных рецептов, «Готовим заранее», была опубликована и посвящена Чарльзу. На моем экземпляре была дарственная надпись: «Моей милейшей, дражайшей подопытной морской свинке / помощнице / психотерапевту и подруге». Последовавшая за ней вторая книга, «Готовимся развлекать гостей заранее», опубликованная годом позже, была посвящена якобы ее родителям, Питеру и мне. Но это была уловка. У отца моей матери и Бена были одинаковые инициалы, только в разном порядке, что дало Малабар возможность, используя инициалы вместо имен, посвятить эту книгу Бену. Опечатка, могла она пояснять. Типографская ошибка.

Как бы невероятно это ни звучало, дружба, которую моя мать водила с Беном и Лили как супругами, пока Чарльз был жив, продолжилась и после его смерти. Механизмы, заставлявшие работать этот тройственный союз, непостижимы для меня и по сей день, но Бен и Лили помогали матери справляться с одиночеством вдовства, а она, в свою очередь, должно быть, давала что-то важное им – пусть даже просто передышку от натянутых отношений в браке. Они регулярно навещали друг друга и иногда даже вместе путешествовали. Бен с матерью по-прежнему виделись тайком, встречаясь в нью-йоркском «Интерконтинентале». При любой возможности я встречалась с ними, чтобы выпить по коктейлю в их номере или в баре отеля.

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное