Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

— Я подумаю, что еще можно предпринять, но мы и так уже сильно настаивали, а они уперлись — и всё тут.

Моим коллегам вряд ли удастся убедить китайцев изменить свое решение, но зато они принимают мое предложение. Они согласны приехать на встречу со мной в ближайшую деревню, местоположение которой Пьеру, однако, необходимо уточнить, потому что моя карта не самая точная. Встреча назначается на вторую половину дня послезавтра. Посредническое агентство, с которым взаимодействует Пьер, настаивает на том, что нам нужно в обязательном порядке пройти заявленную санитарными службами проверку, в противном случае нам не разрешат пересечь границу. Не желая подвергать себя опасности повторения эпизода, имевшего место в Амурзете, я решаю отправиться в путь очень рано утром, чтобы преодолеть за день самое большое расстояние за все время этого путешествия. По правде говоря, меня приводит в бешенство подобный каприз китайских властей. Если бы мы узнали об этом раньше, то могли бы организовать все заранее и не пытались бы сейчас встретиться в какой-то деревне, местоположение которой мне не известно и в которую я, возможно, не сумею добраться вовремя. Чтобы еще больше расстроить мои планы, река — увеличивающаяся по мере того, как в нее впадают многочисленные ручейки и речушки, — все чаще и чаще оказывается покрытой торосами, а потому я продвигаюсь на собачьей упряжке не очень быстро. Состояние Бюрки улучшается, но я еще не заставляю ее тянуть сани, потому что предпочитаю, чтобы она поправилась полностью. Мне не хочется рисковать, и я не спешу возвращать ее в упряжку.

Рощицы и перелески встречаются все реже и реже, уступая место своего рода более хилой растительности, состоящей из ольх, часто окруженными камышами. Золотистая кора этих деревьев переливается в косых лучах солнца тысячью огоньков. Почти сразу же у берегов реки начинается степь, которая тянется до самого горизонта. Глядя вдаль на бескрайнее пространство этого травяного моря, которое покрывают лишь несколько сантиметров снега, осознаешь, что Земля и в самом деле круглая. Я приближаюсь к Монголии.

На реке торосы состоят из не очень больших глыб, а потому ехать на собачьей упряжке вполне сносно, хотя это явно не доставляет мне удовольствия и требует особой ловкости и дополнительных физических усилий. Мне то и дело приходится выравнивать сани и не позволять им перевернуться, так что через несколько часов я чувствую себя сильно уставшим. У меня болят плечи и связки во всех мускулах. Бюрка покачивается то влево, то вправо, и ей, судя по выражению глаз, не терпится побыстрее покинуть неудобные сани… Мне это вполне понятно.

— Мужайся, красавица моя, мужайся!

При каждом повороте реки и возле каждого места впадения в реку какого-нибудь ручья я молю Бога о том, чтобы торосы исчезли и замерзшая поверхность реки снова стала ровной, однако ситуация со льдом, наоборот, все время ухудшается. Когда я в середине дня делаю остановку, то чувствую себя вконец измученным. Собаки тоже проявляют признаки усталости, даже Дарк — и тот молча укладывается на снег! Поэтому я устраиваю нам отдых в течение целого часа. Я ложусь на сани, чтобы отдохнули мои измученные мышцы.

Когда мы снова отправляемся в путь, я чувствую себя ничуть не лучше, чем час назад. При движении по этому ледяному хаосу создается впечатление, что я пересекаю минное поле. Тем не менее у нас нет другого выхода: на берегах покрытая травой земля усыпана камнями, которые, поскольку снега очень мало, видно издалека. Такие камни делают движение на собачьей упряжке по степи попросту нереальным. Выпадет ли нам возможность, еще до того как закончится это длинное путешествие, встретить реку, лед на которой был бы настолько ровным, чтобы по нему можно было двигаться без затруднений? Я начинаю в этом сомневаться.

Тремя часами позднее я представляю собой не более чем зомби, не способного удержать сани, когда они накреняются уж слишком сильно. Я снова поставил Бюрку во главе упряжки, потому что вероятность того, что она поранится, оставаясь в санях, становится выше вероятности того, что она снова начнет чувствовать боль, если станет тянуть вместе с остальными собаками повозку. Она уже больше не хромает, но полностью уступает инициативу Мивуку и подчиняется ему, ограничиваясь тем, что настороженно наблюдает за всеми его действиями в качестве головной собаки.