Династия

   Сегодня были в гостях мать с невесткою, и сестра при них подоспела, замужняя, из дальнего села. Ехала в город на ярмарку, зашла проведать. И все говорили чуть не разом:

   -- Ты -- как в раю. Чего тебе? Тебе -- счастье, ты -- барыня.

   Мать денег на ярмарку приходила просить, взяла, сколько хотела. И сестре нужно было денег. Оксана дала ей десять рублей не без скрытого тщеславия. Сестра была старшая, когда-то помыкала Оксаной, гоняла на посылках, драла за уши. А теперь завистливо, с почтеньем качает головой и все вздыхает:

   -- Тебе счастье... счастье. А у нас...

   Жалобы на жизнь лились у всех трех, не утихая. И после вздохи:

   -- Тебе счастье. Ты -- как в раю. Благодари бога. Ты -- барыня.

   -- Не забывай родичей, Оксана. А то и тебя бог забудет.

   Эти женщины считали себя как бы посредницами между богом и Оксаною. Точно бог для того уготовил рай для Оксаны, чтобы она помнила о родичах...

   Они ушли, выпив два самовара чаю, много водки и наливок, уничтожив запасы закусок, горячих и холодных, много сластей и орехов.

   Ушли с деньгами и щедрыми гостинцами, с благодарностями и пожеланиями.

   А Оксана, оставшись одна, промаялась, скучая, вечер. Одна в доме она боялась воров. Но теперь, в половине летней ночи, отперла дверь, вышла на крылечко послушать, не идет ли? Было тихо. Ей послышались шаги в аллее со стороны дома старой барыни. Она обрадованно прислушалась, забыла о досаде ожиданья.

   -- Идет?

   Но шаги не Павла Алексеевича. Тот ходит легко, хотя и толстый. А это кто-то ступает, как десять пудов несет, и сапоги простые, твердые. Сторож, верно, возле старого дома?

   Колотушка сторожа застучала именно там, откуда раздавались шаги. В селе на колокольне прозвонили двенадцать раз.

   -- О, господи... Двенадцатый час. Скоро светать будет. И чего шляется, прости господи?

   Опять заперта дверь, Оксана опять у себя в комнате. И опять щемит у нее в душе.

   Летом, как-никак, а ждать его легче. Хоть знаешь, где он, с кем. Тут все свои... А зимою? То -- в клубе, то пойдет -- кто его знает куда. Может, с барышнями где-нибудь?

   "Барышни" -- это девушки из приличных, вернее, помещичьих семейств. Иначе говоря, те, на которых Павел Алексеевич мог бы жениться. Они грезятся Оксане в ревнивых сновиденьях, ими отравлена ее жизнь, как ядом. Первые два года Оксана не боялась женитьбы Павла. Как-то и не думалось об этом. Началось с того, что выходила замуж кузина Неповоевых, Бетси.

   Венчали в городе зимой, сейчас после крещенья. На свадьбу съехалась родня. Приехала из Киева и старая барыня, Агриппина Аркадьевна, с горничной, Жюстиной.

   Старая не любит русских горничных, говорит: кувалды. И Жюстина у нее -- полька. Служит лет пятнадцать уже. Носит шляпу, по-французски знает, ездит с барыней за границу. Некрасивая, сама из шляхтенок, но угодливая, пройда, подлиза, около барыни -- как вьюн... Жюстина перед тем еще летом сблизилась с Оксаной. Все прибегала пить шоколад и кофе, учила, как держать себя не по-деревенски. Прибежала и теперь в городской флигель Павла Алексеевича. Повертела хвостом и говорит:

   -- А твой "фацет" шафером? Не боишься?

   -- Чего? -- не поняла Оксана.

   -- Ну, как чего? Сколько барышень будет, весь уезд. То он нигде не бывает, теперь всех увидит. Еще и сам разохотится жениться. Такой жених, первый в уезде. Перед ним вон как будут крутиться.

   Оксану будто резануло что-то.

   Но она не хотела показать, что испугалась. И ответила угрюмо:

   -- Куда ему жениться. Такому толстому.

   -- Эге, сердце мое. Не посмотрят, что толстый. Еще какую красавицу возьмет. Лишь бы его охота. Первый жених в уезде. Не век же ему с тобою...

   Жюстина ушла, а Оксана осталась как угорелая.

   С тою же Жюстиной пошла она в церковь посмотреть венчанье. Жюстина и билеты достала. Пришли поздно, Жюстина старую барыню одевала долго. Церковь была полна, хотя впускали по билетам. Яркий свет всех паникадил, богатые наряды, блеск камней, цветы букетов среди зимы, розовый бархатный ковер от входа до аналоя -- все ослепило Оксану. Она отдалась зрительному наслаждению, впитывала в себя никогда не виденный блеск и яркость, парадную выставку барского тщеславия. Невесты еще не было, ее ждали. Головы всех обращались ко входу: скоро ли? В толпе возникло легкое движение, словно пробежала волна. Кто-то спросил вблизи:

   -- Уже? Приехала?

   И одновременно вырвался крик у Оксаны:

   -- Ой, мамочко!

   -- Тш-ш! Тихо!-- строго прижала ее к церковной стенке Жюстина.-- Тихо-о, говорю тебе. Тихо, варьятка! То шафер с дружкою, а не...

   Оксана опомнилась.