Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Ему он мог откровенно признаваться в испытываемой им «сердечной печали», acedia или tristitia,

как он это называл – сейчас это назвали бы депрессией. Он страдал от подобных настроений, однако весьма редко обнаруживал их, только перед ближайшими друзьями. Герхард Якоби признался: «В разговоре наедине он уже не производил впечатления полного спокойствия и гармонии, становилось ясно, насколько он чувствителен и какие бури переживает»327. Вряд ли Бонхёффер обсуждал это с кем-нибудь, кроме Бетге. Он понимал, что могучий интеллект Бетге, его зрелая и утвердившаяся вера помогут ему разобраться с подобными трудностями и даже преодолеть сомнения. Бетге мог стать для него пастырем, и Бетге принял на себя эту роль и исполнял ее не только в Финкенвальде, но и в дальнейшем. Спустя много лет он заговорил о депрессии в письме Бетге из тюрьмы Тегель: «Не знаю, отчего какие-то дни кажутся намного более тяжкими, чем другие, без всякой видимой на то причины. Это болезнь роста или духовное испытание? Как только пройдет боль, мир вновь преображается»328.

Очевидно, предельная сосредоточенность Бонхёффера, его блестящий и неустанно работавший ум могли порой заводить его и в тупик, погружать в бездну переживаний. Бетге стал для него другом, которому он мог открыть эту темную свою сторону: Бетге был от природы столь же солнечным и жизнерадостным, сколь Бонхёффер бывал порой задумчив и мрачен. В другом письме из Тегеля Бонхёффер признавался Бетге: «Я не знаю человека, который не любил бы вас, хотя хватает тех, кому не нравлюсь я. И я принимаю это без горечи, ибо приобретая врагов, я вместе с тем приобретаю и новых друзей, и тем доволен. Вы – человек скромный и открытый, а я – сдержанный и, может быть, чересчур требовательный»329.

Померанские юнкеры

В чарующей сельской атмосфере Померании Бонхёффер впервые свел знакомство с земельной аристократией этого региона, «юнкерами», то есть дворянами без наследственных титулов [39] . Померания была совершенно иным миром, не похожим на Берлин и тем более на Грюневальд. Вместо интеллектуального либерализма столицы – консервативный, чуть ли не феодальный мир помещиков. Но было и весьма существенное сходство: приверженность традиционным ценностям и высочайшей культуре. Большинство семейств здесь принадлежали к высшему прусскому офицерству, к сословию, из которого вышли почти все участники заговоров против Гитлера. Бонхёффер быстро обжился среди них, и не было у него сторонников вернее, чем эти богатые землевладельцы. Среди их дочерей он впоследствии выберет девушку, которая станет его невестой.

Первое знакомство состоялось, когда семинария начала рассылать письма с просьбами о финансовой помощи. В числе этих семейств были Бисмарки из Ласбека и Ведемайеры из Петцига. Сблизился Бонхёффер с семейством фон Шлабрендорфф, в особенности с молодым Фабианом фон Шлабрендорфф [40] .

Рут фон Кляйст-Ретцов

Самыми драгоценными для Бонхёффера стали отношения с Рут фон Кляйст-Ретцов, энергичной дамой, которой на момент их встречи исполнилось шестьдесят восемь лет. Она, как и епископ Белл, родилась в один день с Дитрихом, четвертого февраля, и постепенно они сроднились настолько, что Дитрих частенько называл Рут бабушкой, тем более что он проводил много времени с ее внуками и по ее настоянию присутствовал на конфирмации некоторых из них. В разговорах с Эберхардом Бетге он иногда шутливо именовал ее «тетушкой Рут», подобно тому как епископа Белла в письмах Францу Хильдебрандту обозначал как «дядюшку Джорджа».

Знатностью «тетушка Рут» не уступала Бонхёфферу: она была дочерью графа фон Зедлиц-Трютшлер, ее отец дослужился до поста губернатора Силезии и она выросла во дворце и блистала в кругу столь же титулованных особ, пока в пятнадцать лет не влюбилась смертельно в своего будущего мужа Юргена фон Кляйста. Три года спустя они поженились, и он увез ее из дворца в свое большое, но безнадежно провинциальное имение Кьеков. Брак оказался очень счастливым, оба супруга были набожными христианами пиетистского толка, который из поколения в поколение господствовал в Померании.

Увы, вскоре после рождения пятого ребенка двадцатидевятилетняя Рут овдовела. Она переехала с детьми в городской особняк в Штеттине, предоставив Кьеков умелому попечению управляющего. После Первой мировой войны ее сын Ханс-Юрген привел в порядок дом в Кляйн-Крёссине, одном из примыкавших к Кьекову владений, и обустроил его для матери, а сам с семьей переехал в господскую усадьбу Кьеков. Бонхёфферу предстояло не раз погостить в Кьекове и в Кляйн-Крёссине, там он в 30-е годы работал над книгой «Ученичество», а в 40-е – над «Этикой».