В Бонхёффере «всегда чувствовалась сдержанность, некоторая отстраненность», – утверждала Рут-Алис, но он был неотразимо убедителен, когда читал проповедь. «Присутствуя на его проповеди, мы видели перед собой молодого человека, полностью захваченного Богом», – вспоминала она. Молодежи, чьи родители и бабушки с дедушками категорически противостояли нацизму, нелегко было сориентироваться в жизни, и тут им помогли Бонхёффер и Финкенвальде. «В ту пору, – вспоминала Рут-Алис, – нацисты маршировали по улицам, твердя: «Будущее принадлежит нам! Будущее – это мы!» – и мы, дети, росшие в сопротивлении Гитлеру и нацизму, слыша это, недоумевали: «А где же наше будущее?» Но в Финкенвальде, когда я услышала, как проповедует этот захваченный, охваченный Богом человек, я поняла: «Вот наше будущее»331.
Глава 19 Между Сциллой и Харибдой 1935–1936
Назначение Бонхёффера главой семинарии Исповеднической церкви в Финкенвальде усложнило отношения Бонхёффера с самой Исповеднической церковью. Он превратился в громоотвод, притягивавший к себе все конфликты, как внутри Исповеднической церкви, так и вокруг нее. В 1936 году его деятельностью заинтересовались уже и нацисты.
Писание говорит, что вера без дел мертва, что вера есть «свидетельство невидимых вещей». Бонхёффер понимал, что некоторые вещи видны лишь очам веры, но от того они не менее реальны и истинны, чем те, которые доступны физическому зрению. Однако зрение веры имеет и этический аспект: нужно еще пожелать открыть глаза, чтобы увидеть преследование евреев, и даже увидев, нужно сделать еще один совсем даже не легкий выбор: поступать ли в соответствии с тем, чего требует Бог.
Бонхёффер старался видеть то, что показывал ему Бог, и действовать в соответствии с Его желанием. Это и есть призвание ученика, христианская жизнь в послушании, и она дается дорогой ценой – в том числе и поэтому многие пугались и предпочитали зажмурить духовные очи. Такая жизнь – антитеза «дешевой благодати», которая не требует ничего кроме простого и нетрудно дающегося интеллектуального согласия (о такого рода благодати Бонхёффер писал в «Ученичестве»). Бонхёффер был «человек, производивший впечатление совершенной цельности, – так отозвался о нем один из обитателей Финкенвальде. – Это был человек, чья вера совпадала с мыслями, а дела – с верой»333.
Летом Бонхёффер написал эссе «Исповедническая церковь и экуменическое движение», задев при этом обе стороны. Он был основным связующим звеном между ними и видел как достоинства, так и недостатки обеих организаций, каждая из которых предпочитала видеть в самой себе только хорошее, а все проблемы списывать на партнера. Раны, оставленные Первой мировой войной, еще не зажили, и многие члены Исповеднической церкви не преодолели подозрительности по отношению к иностранцам, будь они хоть сто раз христианами, к тому же богословие экуменического движения казалось слишком поверхностным и расплывчатым. Экуменическое движение, со своей стороны, считало Исповедническую церковь чересчур озабоченной специальными богословскими вопросами и чересчур националистической.
Правы в своих претензиях были и те, и другие, но Бонхёффер пытался объединить эти силы в борьбе против общего врага, национал-социализма, и добивался этого вопреки всем разногласиям. Его ужасала готовность экуменического движения продолжать переговоры с рейхсцерковью, с Мюллером, Йегером, Геккелем, и не меньшее возмущение вызывало у него желание Исповеднической церкви объясниться с Гитлером, отсутствие противостояния334. Этих негодяев можно было привести в чувство только решительными действиями, но на действие не были настроены ни экуменическое движение, ни Исповедническая церковь. Они вели бесконечный, бессмысленный диалог, играя тем самым на руку своим же врагам. Так и дождались принятия Нюрнбергских законов против евреев.
Нюрнбергские законы и синод в Штеглице
15 сентября 1935 года были приняты Нюрнбергские законы. Эти Законы о защите немецкой крови и немецкой чести гласили: