Дюна и философия: путь ментата

В это попросту не верится, и фримены из Дюны согласились бы с нами, так как они посвятили слишком много времени и сил выживанию на Арракисе, чтобы отбросить свою жизнь так легко. Если единственный урон, который можно получить, – это самому поступать бесчестно, то зачем каждое утро надевать дистикомб? Мы не видим ни одного знатного человека во Вселенной Дюны, который встал бы на сторону Сократа. У них всего в изобилии, но и опасностей тоже было много, а те, кто были неосторожны, скоро пали жертвой охотника-искателя, погибли от спрятанного в зубе яда, или от медленно занесенного сквозь силовой щит ножа.

Более того, одного выживания недостаточно. У людей должен быть определенный уровень материального комфорта для хорошей жизни. Сократ был прав, когда говорил о ценности сдержанности, но у людей должен быть доступ к нормальному количеству еды и воды, медицины и базовых социальных услуг. Человек, который страдает от лишений и бедности, не живет хорошо, даже если он добродетелен. Думается, что это становится очевидным, когда мы рассматриваем жизнь фрименов в пустыне. Хотя их существование породило множество добродетелей, они не могут считаться живущими в добродетели просто потому, что их жизнь часто была похожа на ад. Их идея ирригации Арракиса была особенно важна, потому что таким образом они бы насытили свою жажду жизни.

Аристотель гораздо больше ценил зависимость хорошей жизни от факторов, отличающихся от нравственных добродетелей. Его мнение о достойной жизни подобралось ближе к правде, чем известное мнение Сократа на этот счет. Он прав, осознавая важность внешних факторов, таких как друзья и деньги, для благополучной жизни. Как хорошо поняли фримены, лишения приносят страдания. В отличие от Аристотеля, нам не кажется, что у человечества есть функция. Не получается принять тот факт, что функция людей заключается в качественном размышлении. Однако он прав, что такое мышление является частью достойной жизни, так как тот, кто может хорошо думать, является лучшей кандидатурой для рассуждений о том, как надо жить. Ментат, такой как Суфир Хават, мог построить свою жизнь и сравнить последствия на длинной дистанции с краткосрочной выгодой таким способом, каким обычный человек никогда бы не смог.

Аристотель, подобно Сократу, совершенно правильно подчеркнул важность нравственных добродетелей в тех жизнях, которые могут называться достойными. Однако мы не идем на поводу у Аристотеля за мыслью, что добродетель должна лежать в основе умеренности, и «Хроники Дюны» это продемонстрировали. Иногда уход в крайность оказывается лучше, чем стремление к золотой середине. Пол и Лето II были крайне самоотверженными в их великом служении, и спасли человечество, ступая по этому пути. Нет ничего умеренного в их целеустремленности или в жертвах, которые они принесли, в случае Лето – на протяжении тысячелетий. Поступая таким образом, Пол и Лето совершали морально правильные поступки при данных обстоятельствах. Они точно не прожили лучшие из возможных жизней, потому что им пришлось вынести много страданий и свою ответственность они считали бременем. Но они спасли целую человеческую расу, что точно обязано было быть последствием, оправдывающим их действия.

Подобным образом в реальном мире могут быть люди с самыми экстраординарными личными качествами, чьи жизни были образцовыми. Немногим приходилось спасать человеческую расу, но некоторые посвящают себя отверженной борьбе с мировым голодом, или отмене пыток, или любому другому количеству достойных целей. Мы не можем обвинять этих людей в недостатке добродетельности, хотя в их характерах нет ничего умеренного. Думается, что индивиды, подобные этим, живут лучшей жизнью из возможных.

В заключение, несогласие с Сократом и Аристотелем выражается в том, что человек может жить достойной жизнью, только если он справедлив. Иногда лучше действовать, не исходя из справедливости, и снова «Хроники Дюны» демонстрируют почему. Пол и Лето II были угнетателями, создавшими порочные Империи. Их деяния помогли человечеству в долгосрочной перспективе, но совершали они их за счет невинных людей, которым приходилось терпеть репрессивное теократическое диктаторство. По идее, нет ни одной причины называть этих двоих справедливыми, но все еще кажется, что они выбрали лучший из предложенных путей, делая то, что морально правильно, даже если это было несправедливо. Справедливость не приблизила бы их к хорошей жизни, а наоборот, оттолкнула бы от нее.