Дюна и философия: путь ментата

В ее новаторской книге «Устройство личности» она доказывает, что собственная личность сохраняется субъектом опыта, но не как пассивным или реактивным отстраненным воспринимающим. Личности активно эгоцентричны. Личности проявляют увлеченный интерес к самим себе. Мы постоянно следим за собой в попытке контролировать характер нашего опыта. Шехтман доказывает, что деятельность самонаблюдения «дает нам чувство связности и постоянности, как личности, что обеспечивает своего рода собственное представление и отношение к конкретному прошлому, которое составляет самоидентичность» (Шехтман 2005). Самонаблюдение – это не только перепроверка, но и проверка, балансировка и уравновешивание. Индивидуальность – это не только существование, но и деятельность: динамичная, отзывчивая, избирательная и пристрастная. Мы видим такие типы поведения у многих персонажей «Дюны»: как у Бене Гессерит и у ментатов, так и у Пола и Лето. Будучи читателями, мы ассоциируем себя с ними, потому что их поступки мы узнаем в своей деятельности.

Шехтман представляет теорию Локка о самоидентичности в виде ясного, психологически богатого и красноречивого определения. Мы сами стремимся к единению связности и понятности таким образом, чтобы наши жизни имели траекторию и ее эпизоды сочетались. Люди вынуждены искать осмысленного порядка или, если угодно, нарративного. Нарративная теория опирается на новые исследования в философии и психологии в сфере умственного развития человека и роли языка и социальной среды для формирования нового определения себя: быть собой – это как быть главным персонажем истории от первого лица, которую мы сами и рассказываем.

Нарративная теория – это теория о становлении себя. Индивидуальность полагается на наш опыт прошлого и настоящего, упорядоченный, частично сознательно и частично бессознательно, набором принципов. Схема организации, при помощи лупы, изучает необработанный опыт, формируя уникальную точку зрения. Быть собой – значит иметь связную и понятную, а следовательно, каким-то образом организованную «историю своей жизни», потенциально доступную если не нам, то членам нашего сообщества. Мы как субъект опыта собственной точкой зрения действительно формируем наш опыт.

Формы нарративности сами собой не обязательно извлекаются из какого-то конкретного литературного жанра, хотя многие теоретики нарративов не были бы удивлены, если бы люди понимали и выражали свой опыт через знакомые составляющие нарративов: героя, историю, сюжет, прием, мотив, тему, линию сюжета или персонажа. Повествование – универсальная человеческая практика и мощное средство для упорядочивания значимости и нарративов, а объяснение нарратива – это способ наделения смыслом нашего опыта живущих во времени существ.

Нарративная теория также наделяет новым смыслом память: воспоминание о событии, действии или опыте – это не просто плоский, обделенный эмоциями мыслительный процесс. Когда Дункан вспоминает пытки его матери или ранение в голову, которое убило его, – это воспоминания, до конца наполненные чувствами. Что важнее, часто точно такие же чувства, которые мы испытывали в тот момент, возвращаются снова свежими и живыми, а не холодными и отстраненными, будто «микрофильм», проигрываемый кадр за кадром мысленным взором. Насыщенная жизнь изначального Дункана теперь содержалась в гхоле, окрашивая его настоящее, вероятно объясняя различное поведение и мировоззрение, которые он испытал при пробуждении. Он интегрировал в той же степени сознательно, сколько и бессознательно, новый набор процедурных и опытных воспоминаний в набор, который был у него до нового пробуждения.

Нарративная теория объясняет, почему последний Дункан на Капитуле относится к памяти его оригинала как к своей, ведь все те жизни были интегрированы в его настоящее сознание. Они вернулись к нему: все жизни, рождения, смерти, профессии, друзья, жены, дети за все три с половиной тысячи лет прожитого опыта, в той же мере, в которой его память была памятью одного настоящего гхолы.

Мой собственный Дункан Айдахо