Дюжина и Ледяной лес

– Семерка была одиночкой, – поведала она, тщательно припоминая детали. – С ней практически не общались. Она… если так можно выразиться, слегка с приветом, вечно витает в облаках. И отвратительно владеет оружием.

Шестой неодобрительно глянул на соседку.

Дюжина только плечами повела. Из песни слов не выкинешь, хоть и некрасиво обсуждать бедняжку в таком ключе. Поразмыслив, она снова завела рассказ:

– Чувствовалась в ней какая-то странность. Не могу объяснить какая. Что-то в поведении. Это и отличало ее от остальных.

– Может, она владела ценной информацией? – рассуждал Пес. – Или происходила из знатной семьи?

– Она пошла в рекруты, а значит, все ее родные погибли, – констатировал Пятак. – Если они и живы, то едва сводят концы с концами, раз послали ее на заимку. Или, – хихикнул он, – просто сбагрили эту зануду с глаз долой. – Наткнувшись на осуждающие взгляды, Пятак смутился, закашлялся. – Просто размышляю вслух.

– Мыслить – не твой конек, – отрезал Пес и почесал в затылке. – Может, у нее есть выдающиеся таланты?

– Что-то не припоминаю, – откликнулась Дюжина после недолгого раздумья.

– А вы? – обратился Пес к приятелям.

Те угрюмо молчали.

Пес со вздохом опустил голову на лапы.

– Настигнем гоблинов и вытрясем из них всю правду.

Дюжина вытянулась на подстилке и, плотнее завернувшись в шкуры, укрылась сверху плащом; получилось подобие спального мешка. Обхватив колени руками, она смотрела в огонь и думала о Семерке. Только бы с ней ничего не случилось!

Что-то промелькнуло в кронах чуть поодаль от костра. Вскочив, девочка напряженно всматривалась в темноту. Страх ледяными пальцами сдавил горло, и Дюжина невольно потянулась к топорам.

Почуяв неладное, Пес принял боевую стойку, Пятак с Шестым резко сели с оружием наперевес.

В мгновение ока Пес очутился подле Дюжины:

– Что стряслось?

– Там… кто-то есть, – с сомнением пробормотала девочка. Хранитель устремил взор в лесную чащу. Хрум молнией метнулся с ближайшего дерева к хозяйке, его шерстка топорщилась от страха.

– Твоя белка точно когда-нибудь нарвется, – проворчал Пятак, пряча меч обратно в ножны. Шестой с облегчением отложил лук.

– Спите, – успокоившись, бросил им Пес. – Я покараулю.

– Шикарно. – Пятак зевнул. – Тебе цены нет.

Секунду спустя он уже выводил носом рулады.

Дюжину, напротив, снедала тревога. Она откинулась на импровизированную подушку, уверенная, что в кронах резвился не Хрум. Бельчонок дрожал в ее объятиях, не сводя испуганных глаз с леса.

– Ты тоже что-то видел? – шепнула она, в который раз пожалев, что Хрум лишен дара речи.

Девочка крепче стиснула топорища. Голова пухла от мыслей, но это даже радовало – меньше шансов заснуть.

Из полумрака доносилось размеренное дыхание Шестого. Уютно потрескивали поленья, Пес бесшумно сновал вокруг костра. Хрум успокоился, и постепенно на девочку снизошло умиротворение. Веки отяжелели…

Не вздумай спать!

Усилием воли Дюжина распахнула глаза. По спине побежали мурашки. Стиснув зубы, она разглядывала переплетение ветвей. Поравнявшись с нею, Пес замер; на морде отразилось недоумение, вскоре сменившееся пониманием.

– Забыла сонное молоко?

Девочка моргнула в надежде, что отблески костра скроют предательский румянец.

– Да, – помедлив, призналась она напряженным, как ее тело, голосом.

– Я наслышан о кошмарах, – поведал Хранитель после паузы. – Они не убивают. В отличие от недосыпа. Завтра трудный день, ты должна быть во всеоружии.

Дюжина промолчала – спорить не было сил. Она немигающим взглядом уставилась в темноту, пока Пес бродил вокруг костра. Только бы не заснуть, только бы…

Глава 13

Предчувствие катастрофы вырвало Дюжину из омута сна. Она лежала на земле, поросшей упругой густой травой, сквозь кроны приветливо синело безоблачное летнее небо.

Чертыхнувшись, девочка ущипнула себя до крови; дыхание сбилось.

Дул ласковый теплый ветерок, неподалеку звенели голоса. Задорная болтовня, веселый смех, каких не услышишь на заимке. Волосы на голове моментально встали дыбом, сердце лихорадочно забилось.

– Синичка? – окликнул женский голос из-за деревьев.

Дюжина вскочила. В грудь словно вонзили нож. Наяву она почти не помнила мамин голос, но во сне он звучал ясно и отчетливо.

Следом раздался мужской бас, два голоса слились воедино, слов было не разобрать. Им вторил задорный детский смех.