Пред смертью Устинье был сон: видела она чудный сад, с необыкновенными плодами, и кто-то ей сказал: «Этот сад общий, твой с Еленой Васильевной, и вскоре за тобой она придет в этот сад!»
Выше было сказано, как Михаил Васильевич заболел злокачественной лихорадкой и как старец исцелил его.
Немного спустя он послал за Еленой Васильевной, которая пришла к нему в сопровождении послушницы Ксении.
— Радость моя, — сказал ей старец, — ты меня всегда слушала. Можешь ли и теперь исполнить одно послушание, которое я хочу тебе дать?
— Я всегда слушала вас, батюшка, — отвечала она, — послушаю вас и теперь.
— Вот видишь ли, — стал тогда говорить старец, — пришло Михаилу Васильевичу время умереть, он болен, и ему нужно умереть. А он нужен для обители, для сирот Дивеевских. Так вот, и послушание тебе: умри ты за Михаила Васильевича.
— Благословите, батюшка!..
Таков был покорный ответ великой послушницы старца.
Много беседовал с ней в тот раз старец, успокаивая ее и говоря ей о сладости смерти, о безграничном счастье будущей жизни.
— Батюшка, я боюсь смерти, — сказала вдруг Елена Васильевна.
— Радость моя, — ответил ей старец, — что нам с тобой бояться смерти. Для нас с тобой будет лишь вечная радость.
Простилась Елена Васильевна со старцем, стала выходить из кельи, но на пороге упала на руки подхватившей ее послушницы Ксении.
Старец велел положить ее в своих сенях на приготовленный им для себя гроб, вспрыснул ее святой водой, дал ей испить, и тем привел ее в чувство. Вернулась она домой и, больная, слегла в постель, говоря: «Теперь я уже более не встану!»
Болезнь ее была непродолжительна, всего несколько дней.
Она особоровалась и несколько раз приобщалась. Духовник ее предлагал написать ее брату, Михаилу Васильевичу, с которым она жила душа в душу. Но она ответила: «Нет, батюшка, не надо. Мне будет жаль его, и это помутит мою душу, которая не столь чистою уже явится к престолу Божию».
В последние дни ее жизни дивные видения открывались духовному взору подвижницы. Однажды она радостно воскликнула, точно видя перед собою воочию Владычицу мира: «Святая игумения! Матушка, обитель нашу не оставь!»
Исповедуясь последний раз духовнику, она открыла ему, что видела райские обители. Величественная Царица невыразимой красоты сказала ей: «Следуй за Мною!» — и повела ее в сияющие чертоги…
Когда перед самым концом ее преданная послушница Ксения решилась спросить ее, видела ли она среди явленных ей откровений Самого Господа, она сперва тихим голосом запела: «Бога человеком невозможно видети, на Него же не смеют чини ангельстии взирати», но потом, когда та продолжала умолять свою госпожу открыть ей эту тайну, Елена Васильевна, вся просветлев, с восторженным, чудным выражением в лице, отвечала: «Видела, как неизреченный огнь. А Царицу и ангелов видела просто».
Елена Васильевна велела еще живую «собрать» себя для гроба — одеть и оправить, говоря, что иначе, когда она умрет, в этом помешают.
Тих и мирен был последний вздох подвижницы, и чистая душа ее, освобожденная от уз тела, ликуя понеслась в небесную отчизну.
Совершилось это 28 мая 1832 года, накануне Троицына дня, после семилетнего пребывания Елены Васильевны в Дивееве. Она жила на земле 27 лет.
Внешность великой подвижницы была чрезвычайно привлекательна: высокого роста, с круглым красивым лицом, с черными волосами, которые она заплетала в косу, черными глазами, сверкавшими умом и волей.
Правду говорила Елена Васильевна, предупреждая, что, если ее не приготовят во гроб раньше, не оповещая о ее смерти, то сестры помешают убрать ее. Только что было это исполнено, как дивеевские сестры, среди которых она пользовалась общим горячим расположением, узнав о ее конце, с воплями наводнили ее маленькую, тесную келию, так что трудно было класть ее во гроб. Гроб за три дня до того был прислан отцом Серафимом — выдолбленный из целого дуба. Вскоре, при звоне к вечерне, ее вынесли в церковь.
Она лежала в рубашечке отца Серафима, в платке и монашеской ряске, в руках ее были четки. Прямо на волосы под платком была надета та шапочка, которую великий старец надел на нее после пострижения и которая была сшита из его поручей.
Дивный Серафим провидел время кончины своей ученицы. Сестер Дивеевских, бывших в ту пору в Сарове, он поспешно посылал домой, говоря им: «Скорее, скорее грядите в обитель. Там великая госпожа ваша отошла ко Господу».
Именем «великая госпожа ваша» отец Серафим в беседах с дивеевскими часто называл Елену Васильевну. Замечательно, что, несмотря на отказ ее от настоятельства — единственно, в чем она до конца противоречила старцу, — отец Серафим считал ее начальницей дивеевской, и в этом определении его было что-то таинственное.
В самый праздник Пресвятой Троицы Елену Васильевну отпевали. Воочию всего народа, во время Херувимской песни, Елена Васильевна в своем гробе три раза улыбнулась как живая.