Дневная поверхность

Я направился к сеновалу, где под одеялами уже лежали мои спутники. Однако у самого входа меня остановил, неожиданно выступивший из темноты, наш чертежник Балис Крижаускас, молодой человек, с острыми, лисьими чертами лица.

— Товарищ начальник, — зашептал он, — хочу сообщить вам совершенно конфиденциально. В лесу, возле хутора, сидят бандиты, и Гедвилис с ними связан. Я сам слышал, как они в кустах расспрашивали одного из его сыновей, кто это приехал. А Варнас завел нас в это волчье логово. У него был умысел!

А, черт бы побрал этого доносчика и труса! Я с удовольствием стал обдумывать в уме фразу, из которой явствовало бы, что экспедиция больше не нуждается в его услугах. И вдруг всплыла передо мной добрая улыбка Шапшала и вся эта история с иранским советником, в которой было нечто большее, чем полуанекдотическая фабула.

Поневоле помедлив, я сказал:

— Умысел Варнаса мне известен. Гедвилис — богатый кулак и связан с бандитами. Он справедливо боится раскулачивания. Именно поэтому у него на хуторе нас никто не тронет. Вы меня поняли?

Крижаускас испуганно мотнул головой и исчез в темноте так же неожиданно, как и появился.

Когда я взобрался на сеновал и лег, то почувствовал, как знакомая сильная рука пожала мою руку. Видно, не я один бодрствовал в этот вечер.

Я долго не мог заснуть. Кончился первый день работы экспедиции. Не очень радостно он прошел. Трудные условия. Да и к чему, в сущности, мне эта работа с людьми, которых я не понимаю, да еще в такой сложной и опасной обстановке? Может быть, честнее и лучше уехать, сказать академику, пославшему меня в экспедицию, что я недооценил трудностей и не рассчитал своих сил? С этими-то мыслями я и пытался уснуть, и вдруг в памяти неожиданно всплыла сказка Шапшала. А кто же и в самом деле имеет право стать мужем девушки? Это отвлекло меня немного от грустных размышлений, и я уснул.

Утром мы пересекли реку Невежис и въехали в уезд Мажейке, который находился уже в Жемайтии. Вдоль дороги потянулись темные дубовые леса. Деревни почти совершенно исчезли. Их место заняли затерянные среди болот и чащоб хутора. Редкие путники, встречавшиеся нам на лесной дороге, были одеты уже не по-городскому, а в домотканую одежду. Вот прошли две девушки в шерстяных юбках с широкими горизонтальными полосами, в полосатых же безрукавках, стянутых на груди шнуром, в темных кофтах с широкими вышитыми поясами, в деревянных башмаках — клумпасах, с загнутыми вверх носами и изящной резьбой. На голове у одной из них был венок из полевых цветов, с вплетенными в него лентами — вайникос.

Мы ехали уже несколько часов по Жемайтии, как вдруг машина остановилась возле старинного кладбища. Машину с дороги загнали в густой кустарник, так что ее совершенно не стало видно. Из машины вышли и отправились в сторону кладбища Басанавичус, Варнас с рюкзаком за плечами и Моравскис с плоскогубцами.

— Товарищ Варнас, — с удивлением спросил я, — куда это вы все направляетесь?

— Выполнить одно поручение академика, — смущенно ответил Варнас.

— Какое поручение?

Но Варнас в ответ только пожал плечами.

Пришлось удовлетвориться этим туманным объяснением, чтобы не поругаться.

Потом все трое вернулись бегом, вскочили в машину, которую Нагявичус завел, как только увидел бегущих, и мы быстро поехали. Я заметил, что рюкзак Варнаса, когда он уходил, был пуст, а теперь набит до отказа.

Примерно через час, не доезжая до развилки дорог, машину снова замаскировали, и вся история повторилась сначала. Мне оставалось только злиться, потому что происходило что-то непонятное, и мне — начальнику экспедиции — не считали нужным объяснить, в чем дело. Я в упор пристально посмотрел на Варнаса, но он в ответ только слегка улыбнулся и качнул головой. От этого не прошло охватившее меня горькое чувство одиночества, сознание того, что мне не доверяют мои же товарищи.