Дневник. 1873–1882. Том 2

После доклада моего мы сошлись с Сабуровым и прочли подготовленную им вчерне записку, кое-что исправили в ней и дополнили, а сегодня, когда я приехал в Ливадию, нашел уже у себя Сабурова с переписанным набело докладом. Мы оба подписали его и вместе вошли к государю. Сабуров прочел доклад в присутствии наследника цесаревича и, читая, пояснял и развивал наше воззрение на настоящее положение учащейся молодежи и на совершенную необходимость организации этой массы на корпоративных и товарищеских началах. Государь соглашался с нашими доводами и разрешил Сабурову вводить постепенно новые правила отдельно по каждому университету.

Я несказанно рад такому неожиданному для меня повороту студенческого дела. Теперь облегчится и задача Медико-хирургической академии. Нельзя, конечно, обольщать себя надеждой, что с предположенным изменением во взгляде на студенческий вопрос прекратятся всякие поводы к беспорядкам и волнениям в среде учащейся молодежи; но, по крайней мере, отнимется у агитаторов главный и благовидный предлог, которым доселе оправдывались эти беспокойства. Мне известно, что граф Лорис-Меликов разделяет наш образ мыслей по этому вопросу. Наследник цесаревич также поддерживал наше представление.

По дипломатической части сегодня в докладе Гирса не было ничего нового. Дела восточные не подвигаются вперед. Продолжаем получать известия о громадных приготовлениях Китая к войне. Мы, со своей стороны, лишены теперь (в зимнее время) возможности подкрепить наши силы на Крайнем Востоке, не говоря уже о требуемых для того огромных денежных средствах.

25 октября. Суббота.

Сегодня в Ливадии после доклада моего виделся с Абазой, который вызван сюда по случаю назначения его министром финансов. Он уже не раз отклонял это предложение; но теперь счел невозможным устраниться, хотя понимает вполне всю трудность принимаемой на себя обязанности при настоящем крайне неблагоприятном положении России, финансовом и экономическом. Для всякого министра финансов главный камень преткновения есть министерство военное; поэтому естественно, что Абаза прежде всего желал объясниться со мной. Я высказал ему, что предместники его совершенно напрасно считали меня своим злейшим противником, что, напротив, я рад всеми силами помогать министру финансов в смысле облегчения наших финансовых затруднений; но вместе с тем надеюсь, что он также, со своей стороны, будет разумным образом взвешивать настоятельные требования государственной безопасности при нынешней шаткой политической обстановке. Действительно, насколько знаю Александра Аггеевича Абазу, он не будет ни таким[94] самонадеянным, как Грейг, ни таким односторонним и упрямым, как Рейтерн.

Гирса сегодня не видел, так как он прислал сказать государю, что не имеет ничего к докладу. Стало быть, дела политические в застое.

13 ноября. Четверг. Вчера с прискорбием покинул свой Симеиз и переселился в Ливадию. Дочери мои (Надя и Маруся) уехали утром в Севастополь и далее по железной дороге в Петербург, а племянницу Понсэ привез я сюда, к Горбуновым, и сегодня утром проводил ее на пароход, на котором она отправилась в Одессу и далее в Бессарабию к своему отцу. Таким образом, я опять здесь в одиночестве, к счастью, ненадолго: предстоит провести здесь всего несколько дней.

Более двух недель не заглядывал я в свой дневник: нечего было отмечать. Жизнь моя проходила однообразно и спокойно: через день утром в Ливадии с докладом, а в остальное время – в своем излюбленном симеизском приюте. Политические дела в полном застое. Британское либеральное правительство, видя, что кроме России никто другой не хочет действовать настойчиво в отношении Порты, также «спасовало», и вот уже несколько дней ничего не предпринимается ни по черногорскому вопросу, ни по другим требованиям Европы. В самой Англии общественное мнение настроено против энергических мер и особенно против сближения Англии с Россией; поэтому опасность грозила бы нынешнему кабинету, если б он продолжал действовать настойчиво.

Известия с мест приходили весьма неутешительные. Зато как удивила нас полученная сегодня утром телеграмма от нашего адмирала Кремера (в союзной эскадре) о том, что Дервиш-паша, получив от султана положительное повеление передать Дульцинье черногорцам, взялся наконец за оружье, чтобы выгнать албанцев из этого пункта, причем были значительные потери с обеих сторон. Албанцы бежали, и Дервиш-паша предложил черногорцам завтра же занять Дульцинье. Сведение это подтверждено полученною вечером из Цетине телеграммой Шпейера, временно замещающего уехавшего в отпуск Ионина.

Сегодня вечером я был приглашен на чай к государю, и в первый раз случилось мне быть в обществе княгини Юрьевской. Впрочем, я видел ее только за чайным столом; она удалилась в свои комнаты прежде, чем государь окончил обычную свою партию ералаши.