Удивительно, что эти ученые, даже самые одаренные, не имеют правильного представления о действительных исторических событиях. Они довольно хорошо знают факты, но не в состоянии признать хоть какую-либо ошибку в действиях своих правительств. Меня поражает такое положение, когда большая страна не знает своего прошлого, а видным профессорам не разрешают комментировать события. Хёцш был членом рейхстага в 1920–1930 годах, председателем комиссии по иностранным делам, которая готовила материалы к плану Дауэса – Юнга. Он изъездил всю Европу и Соединенные Штаты и имеет большой опыт публициста. Тем не менее он не может объективно изложить свои взгляды по вопросам, которые знает в совершенстве. Я с грустью пожал ему руку при прощании.
В одиннадцать часов пришел Макс Серинг, чтобы поговорить о международной сельскохозяйственной конференции, которая должна состояться будущим летом в Лондоне. Он показал мне письмо Генри Уоллеса. Серингу около восьмидесяти пяти лет, но он еще очень энергичен. Его дочь вышла замуж за сына знаменитого адмирала фон Тирпица. Серинг лютеранин, его возмущают нацистский контроль над церковью и ее реорганизация. Он также старый роялист, жаждущий восстановления Гогенцоллернов. В то же время он считает Гитлера выдающимся государственным деятелем в отличие от Геббельса и Геринга. Когда он заявил, что «Германия не хочет больше войны», я не удержался и рассказал ему про фильм, виденный мною 9 января в театре «Уфа Паласт». Мне стало ясно, что он, как и большинство немцев, не понимает, что подобные демонстрации, продажа игрушечных бомб и танков детям на Рождество служат военным, агрессивным целям.
Я не хотел ухудшать его и без того плохого настроения, и мы ограничились обсуждением изложенных им сельскохозяйственных проблем. Он, несомненно, сможет рассказать много интересного, если только поедет на конференцию, половина делегатов которой прибудет из Соединенных Штатов. Если бы образованные немцы понимали свою собственную историю!
Он соглашался, но иногда не выполнял своего обещания. Так и теперь, я переписал текст заново, опустив все лишние фразы, и сократил его вдвое. Только после этого я поставил свою подпись и отправился на обычную дневную прогулку.
Когда я вернулся в посольство, секретарь доложил мне, что дипломат, о котором шла речь, сильно возмущался и сетовал. Я твердо решил, что буду сам писать телеграммы, раз он не может научиться составлять их.
Это показательно для нравов работников дипломатической службы. Воспитанники Гарвардского, Принстонского и еще одного или двух университетов, эти сыновья богатых родителей, за редким исключением, не умеют четко и кратко излагать свои мысли, еще меньше знают они историю. Они со спокойной совестью ежемесячно получают из казны государства тысячу долларов и в то же время считают себя вправе приходить на работу в десять или одиннадцать часов; затем, побыв часа два и перепоручив работу клеркам, уходят на какой-нибудь званый завтрак, оставаясь там часов до четырех. Проведя еще один или два часа в посольстве, они отправляются играть в карты или несколько позднее на обед, где остаются за полночь. Я пытался исправить все это, установил определенные часы занятий и рекомендовал вести более умеренный образ жизни. Большинство наших дипломатов пошло мне навстречу, однако, как мне кажется, они не рассматривают работу в посольстве как серьезное занятие.