Дневники, письма. Воспоминания современников

Писатель прибыл в Швецию, в небольшую северную страну. Казалось бы, что можно увидеть там за короткий срок? Смотря на что и как смотреть. Владимир Чивилихин успел увидеть многое. Успел увидеть, обдумать, сумел живо, интересно об увиденном написать. «Шведские остановки» – это боль сердца писателя. Прежняя его боль и забота об окружающей среде. В наше время земной шар уже не кажется таким гигантским, как лет сто назад. Выросла индустрия, изменились средства передвижения. Шлейф ядовитого дыма, пущенный где-нибудь в Бельгии или в Западной Германии, чувствуется сейчас и в Скандинавских странах. Вода, отравленная у берегов одного континента, приходит к другим. «Земля у всех у нас только одна, – пишет Владимир Чивилихин, – и, быть может, она только одна такая на всю нашу необъятную Праматерь – Галактику – со своей неповторимой природой и ее бесценным подарком – жизнью…» Поэтому ее надо беречь.

Вот эта мысль и проходит через всю книгу. Писатель, как хороший экскурсовод и ученый, ведет нас по городам, лесам и долинам скандинавской страны, показывает, размышляя, как там берегут природу и как не берегут ее, сравнивает, делает выводы, подсказывает.

Книга читается легко, она полезна, заставляет думать. В ней мы узнаем Владимира Чивилихина – писателя, гражданина, гуманиста, борца.

Анатолий Иванов

Этот тяжкий високосный год, к сожалению, очень уж трагически расправляется с выдающимися русскими советскими писателями. Недавно мы прощались с Михаилом Александровичем Шолоховым, затем скончался замечательный поэт Василий Дмитриевич Федоров, а сегодня мы прощаемся с выдающемся писателем нашего времени Владимиром Алексеевичем Чивилихиным. Я с полным основанием ставлю его в этот ряд художников, потому что его последний роман-эссе «Память» – в советской и мировой литературе явление уникальное.

Егор Исаев

Большой писатель обычно начинается с заботы. Он всегда сначала публицист, то есть неравнодушный человек, который старается не только мыслью, но и пером своим вникнуть в тот или иной конфликт, в то или иное несовершенство мира, желающий выслушать, понять и поступить. Так вот, Владимир Алексеевич Чивилихин был очень заботливым человеком – чутким и неравнодушным. Чутким к самочувствию озера, железа, дерева и в связи с этим – к самочувствию человека. Потому что человек для него всегда зависим от того же озера, железа, от того же дерева. Это изначальное неравнодушие писателя обрело форму и силу слова в очерке о Байкале (ведь именно он первый заговорил о его судьбе), о сибирском кедре, «земле-кормилице», о «русских лесах»…

Вот с чего начинается писатель – с заботы о человеке, с чувства гражданина. Видимо, не случайно Чивилихин много работал в журналистике. Долгое время был редактором отдела литературы и искусства в газете «Комсомольская правда». Это был удивительный отдел – молодой и зрелый одновременно. Мне посчастливилось встретиться с Чивилихиным именно там и почувствовать его как человека, почувствовать в нем самом ход его неординарного дарования. Да, именно ход! Как ход мощного течения, большой энергии. В ту пору «Комсомолка» отдала целую полосу моей поэме «Суд памяти». Это было большой редкостью: газеты не отводили так много места стихам. Помню еще, что больше половины полосы было предоставлено Новелле Матвеевой, которую открыл Владимир Чивилихин.

Так вот, у меня есть очень личные доказательства внимания Чивилихина к судьбе поэта. «Комсомольская правда» опубликовала большой отрывок из «Суда памяти» – 900 строк. А денег на оплату всего номера давали не так много, и мне полагалась, в общем-то, небольшая сумма. Но Владимир Алексеевич знал, как трудно и долго я работал над поэмой, и решил непременно заплатить мне по высшей газетной ставке. И так как это было невозможно, сказал: возьмите гонорар за мой очерк о кедрах и заплатите Исаеву. Вот – перекресток наших судеб!

Чивилихин не просто заведовал отделом, он жил литературой, интересуясь и очерком и поэзией. Он исследователь и в такой же степени художник. Стремление проникнуть мыслью и ощутить нервом – в генах его дарования. Как всякий настоящий художник, Чивилихин любил слово с корешком, с нервом – слово, которое можно увидеть. Он знал лицо слова.

Александр Казинцев

Чивилихин был прирожденным бойцом. Причем – редкая и чрезвычайно ценная черта – он сражался не против чего-то или кого-то, а в первую очередь за что-то, пафос его деятельности был не отрицающий, а утверждающий.

* * *

Будущие историки литературы наверняка напишут о «феномене Чивилихина». И думаю, им не просто будет объяснить его. В самом деле, еще в конце 60-х годов вряд ли кто-нибудь мог предположить, что Чивилихин обратится к историческому материалу и посвятит работе с ним всю оставшуюся жизнь.