Дни прощаний

– Не очень-то радостный день прощания с Блейком у нас пока получается. Но именно так мы любили проводить время. Каждое субботнее утро, если было время, последние несколько лет. Не знаю, хотел бы он провести вот так свой последний день, но я определенно хотела бы.

– Раз уж за Блейка отвечаю я, скажу, что он тоже хотел бы этого.

– Думаю, если то, чем ты занимаешься в свой последний день на земле, не кажется тебе вполне нормальным, то, возможно, стоит заново пересмотреть свою жизнь.

– Согласен. – Думаю, что «бьюик» на парковке у «Вафельного дома» отличное место для того, чтобы в вашем представлении о славно прожитой жизни образовалась трещина глубже, чем сам Гранд-Каньон.

– Пойдем, поедим вафель.

Нас приветствует светловолосая официантка с прокуренным голосом.

– Доброе утро, Бетси! Давненько тебя не было. У тебя сегодня новый спутник.

Улыбка Наны Бетси едва заметно меркнет.

– Привет, Линда. Блейк сегодня не смог. Это его лучший друг Карвер.

– Привет. – Я машу официантке рукой.

– Рада познакомиться, милый, – отвечает Линда. – Принести меню или закажете как обычно?

Нана Бетси переводит вопросительный взгляд на меня.

– Меня устроит то, что вы обычно заказывали, – отвечаю я.

– Как обычно, – говорит Нана Бетси.

– Сейчас принесу ваш заказ, – восклицает Линда. – Передайте своему внуку, что нам его сегодня очень не хватало.

Нана выдавливает улыбку.

– Не сомневаюсь, он знает.

Мы садимся, и Линда наливает нам кофе, а затем поспешно удаляется. Нана Бетси наклоняется ко мне через стол и шепчет:

– Я не могла ей сказать. Она такая милая, и мне не хотелось ее расстраивать.

– Блейк счел бы это забавным.

Глаза Наны Бетси влажно блестят.

– Представляю, что он сейчас смотрит на нас с небес и смеется над тем, как мы подшутили над Линдой.

Я улыбаюсь, вертя в руках вилку.

– Ты веришь в рай? – спрашивает Нана Бетси.

Очевидный ответ заключается в том, что раньше я верил во все связанное с божественным. Это была искренняя, не подтвержденная доказательствами вера, которая спокойно существовала во мне. Но теперь… Если бы кто-то сказал мне: «Слушай, Блейк скоро умрет, но ничего страшного, потому что ты ведь веришь в рай, правда?», я бы ответил, что нет.

– Да. В общем, да, – тем не менее отвечаю я. – Но раньше я не размышлял об этом так часто, как сейчас.

– А я верю в рай, – негромко говорит она. – Верю в воскрешение плоти, когда мертвые восстанут. Я во все это верю. И кажется, что все становится проще, если я верю, что когда-нибудь снова смогу обнять Блейка. Словно я всего лишь отправила его в летний лагерь. Но это не так.

Появляется Линда с двумя тарелками, наполненными вафлями и беконом.

– Приятного аппетита!

– Спасибо, – отвечает Нана Бетси.

Мы смотрим в окно на снующие по улице машины, на людей, спешащих по своим делам. Прислушиваемся к звону столовых приборов, шипению гриля, хрусту бекона. К гулу голосов и внезапным выкрикам заказов.

Мне вдруг отчаянно хочется излить душу.

– Как вы думаете, а что нужно сделать, чтобы не попасть в рай?

Нана Бетси внимательно смотрит на меня, жуя кусок вафли и запивая его кофе.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать… Что, если Бог решил, что я имею отношение…

К столику подходит Линда и наполняет водой наши стаканы.

– Все хорошо? – интересуется она.

– Все в полном порядке, – откликается Нана Бетси. Линда уходит.

Я снова заговориваю, и мой голос слегка дрожит.

– Что, если Бог решит, что я виновен в аварии? – Мне хочется рассказать больше, но в памяти всплывают слова мистера Кранца. Я никогда не мог понять, почему преступники признавались в своих преступлениях. Особенно когда отдавали полицейским главную улику. Теперь я это хорошо понимаю.

– Позволь рассказать тебе о Боге, которого я знаю. – Она еще некоторое время смотрит в окно, а затем переводит взгляд на меня. – Мой Бог судит человека по его сердцу и по всей его жизни. Он не судит нас по нашим самым ужасным ошибкам. И еще кое-что. Если Бог заставляет нас проходить по канату над адским пламенем, я не буду восхвалять его целую вечность, сидя на серебристом облачке. Я просто спрыгну с этого каната. – Ее голос дрожит, когда она произносит последние слова, но это не уменьшает горячей убежденности ее слов.

Внезапно я чувствую себя так, словно в горле застрял большой кусок льда и я пытаюсь проглотить его. Хотелось бы мне позаимствовать ее убежденность, но у меня не получается.

– Не возражаете, если я расскажу историю, которая не имеет отношения к этой теме? – спрашиваю я.

– Нисколько.

– Помню, как-то Блейк пришел ко мне домой, а у Джорджии в гостях была пара друзей и они слушали музыку. Дверь ее спальни оказалась открыта. И вот мы с Блейком вышли в холл, где они могли нас видеть, и начали танцевать и кривляться под музыку. Крутили попой в стиле гавайских танцев, изображали танец маленьких утят и все такое прочее. Сначала они вопили, чтобы мы убирались, но потом принялись хохотать до упаду. Вот так. Но, думаю, я все равно не смог передать, как смешно это было на самом деле. Это надо было видеть.